–  Раз положено - надо сдать, - сказал Ковтун.

–  Ладно, сдадим, черт с ним.
– Левашов махнул рукой.
– Ну а все-таки, почему? Или кто-нибудь думает, что мы с тобой перед фашистами руки не поднимем, а перед их радио поднимем? Зачем такая обида?

–  А если я тебя спрошу - зачем?
– огрызнулся Ковтун, разозлившись оттого, что, несмотря на свою любовь к порядку, по совести не мог ответить на этот вопрос.

–  Не знаю.

–  Ну и я не знаю.

Левашов подошел к столу, завернул в газету остатки брынзы и сунул сверток в карман.

–  У Слепова будем в батальоне - наголодаемся. Ему одно известно война, а покормить ни себя, ни людей не умеет.

Ковтун тоже встал и подошел к койке, на которой спал корреспондент.

–  Тише, - сказал Левашов.
– Разбудишь - за нами увяжется.

Он нахлобучил на голову фуражку, поискал глазами шинель и только сейчас вспомнил, что сам же накрыл ею заснувшего корреспондента. Подойдя к койке, он постоял в нерешительности - ночь была холодная, ехать без шинели мерзнуть до утра - и, махнув рукой, вышел вслед за Ковтуном.

13

Когда Лопатин проснулся, в хате никого не было; взглянув на часы, он понял, что проспал начало операции. Было без четверти десять. Стояла тишина, лишь иногда чуть слышно постреливали.

Вскочив и скинув с себя шинель Левашова, спросонок даже не поглядев на нее, он стал поспешно натягивать сапоги.

В хату зашел дежурный красноармеец с кринкой молока и подбуханной пеклеванного хлеба.

–  Спасибо, - сказал Лопатин.
– Только сначала, где у вас тут можно умыться?

Красноармеец замялся.

–  С водой плоховато, товарищ майор, Беляевка-то у немцев...

Лопатин не знал, что такое Беляевка, о которой говорил красноармеец, но вспомнил слышанные еще в Крыму разговоры о том, что в Одессе не хватает воды, и смутился.

–  Ладно, - сказал он, - нет так нет.

Вынув из полевой сумки грязное полотенце, он вылил на него остатки тройного одеколона, вытер лицо и руки и, на ощупь причесав волосы, сел на стол.

–  Беда с водой, - проговорил красноармеец, одобрительно наблюдая, как проголодавшийся Лопатин уминает хлеб.
– А что делать, воды нету и нету. Вечером бочку на передовую везем, так за ней фрицы охотятся - из пушек бьют, как по танку. На пункте сбора раненых бочонок с молдаванским вином стоит, легкораненым по пол-литра на душу наливают вместо воды. Комиссар дивизии приезжал, ручался, говорит: непорядок, а наш комиссар говорит ему: разрешите доложить, человек не конь, ему это не противопоказано.

–  А где комиссар?
– спросил Лопатин, вставая. По-прежнему слышались только редкие далекие выстрелы, и он подумал - уж не отменено ли наступление?

–  Еще ночью уехали, - сказал красноармеец.
– Вместе с новым командиром полка, к Слепову в батальон.

–  Штаб полка у вас, по-моему, хаты через три отсюда?

–  Да, только навряд ли там кто есть, кроме оперативного. Все вперед ушли. Проводить вас?

–  Да, пожалуйста, - сказал Лопатин и надел свою помятую шинель, лежавшую в изголовье.
– А это чья?
– спросил он, увидев вторую.

–  Комиссара. Видно, вас накрыл, а потом будить не хотел.

На улице было пасмурно, накрапывал дождь. Оперативный дежурный подтвердил, что все еще ночью уехали в батальон к Слепову, там же рядом и наблюдательный пункт полна.

–  А что, наступление отменилось? Почему тишина?
– спросил Лопатин.

–  Почему отменилось?
– обиженно сказал дежурный.
– Два орудия взяли, шесть минометов, пленных девяносто человек, немецкого лейтенанта-артиллериста в штаб дивизии отправили - все как по нотам.

–  Отчего же так тихо?
– спросил Лопатин.

–  Сам удивляюсь, - ответил дежурный.
– Обычно, если у них чего возьмешь, до самого вечера изо всех видов оружия стреляют, себя утешают, а сегодня тихо.

–  А далеко до НП полка? И вообще, сколько отсюда до передовой? спросил Лопатин.
– Я вчера ездил с комиссаром, но в темноте не сориентировался.

–  Напрямую - два километра, - сказал дежурный, - до НП - пять. Он на фланге, - и, вызвав связного, спросил у него, ходил ли тот во второй батальон.

–  Ходил, - равнодушно ответил красноармеец.

–  Не заблудитесь?

–  Чего ж заблуждаться. Ходил.

Лопатин простился с дежурным, и красноармеец, вскинув на плечо винтовку, горбясь под моросившим мелким дождем, пошел рядом с Лопатиным по улице.

Проходя мимо хаты, где он ночевал, Лопатин вспомнил о шинели Левашова, которую тот оставил из-за него и теперь, наверное, мокнет в одной гимнастерке. Он зашел в хату, взял левашовскую шинель и пошел дальше. Невдалеке за хутором дорога начала подниматься в гору, с обеих сторон потянулась неубранная кукуруза. Несмотря на дождь, в воздухе стоял томительный смрад.