Двигатель дает двести пятьдесят оборотов, отдыхают матросы. Солнце и шторм - хорошо вместе посидеть, побазарить, развести толковище про все весеннее, земное. Вот начнут тралить и богато рыбы достанут, пойдут с полными трюмами к перегрузчику, тогда держись. Сейчас идут себе и отдыхают, все помытые, чистые, как дома, робу не надевают. Видит все это Казаркин не детально и связно, а как бы смазанно, расплывчато, только эти чувства и настроения переживает, но так остро, что слышит, как хрустит в тонких, сильно прожаренных частях камбала, которую они когда-то давным-давно утром ели, перед тралением. Даже запах камбалы жареной слышит Казаркин, а сам языком по деснам зубы выбитые ищет, тут были зубы и тут, а только здесь остались и здесь.

В последний вечер Повар принес Казаркину в подарок несколько блоков сигарет и большой пакет с детскими игрушками для мальчика шести-семи лет. Игрушки эти для своего русского сверстника выбирал сын Повара. Казаркину стало совсем неловко, когда его воображаемому сыну подарили пакет игрушек.

– Ты вылечиваешься прекрасно,- говорил между тем Повар.

Казаркин быстро соображал, как он будет объяснять Феде и ребятам, откуда у него взялся пакет игрушек, но ничего подходящего выдумать не мог и машинально ответил Повару:

– На мне заживет, как на собаке. Но Хирург - мастерюга.

– Это очень, очень хороший Хирург,- заулыбался Повар,- он летает на континент делать операции. Он военный хирург. Он разговаривал с Эйзенхауэром. Они вместе воевали в Европе.

– Повезло мне на хирурга,- удивился Казаркин.

– Это твоя большая удача,- согласился Повар.

– Суровый мужик,- сказал Казаркин про Хирурга с одобрением.

– Он очень богатый, но у него неудача. Он одинокий.

– Одинокий?

– Совсем-совсем одинокий. Это очень плохо, здесь не помогают деньги.

– Почему он одинокий?

– Я это не знаю. Клара знает. Она все время его ассистент.

– Клара знает?

– Да, она знает, но не хочет говорить об этом. Но все знают, что он одинокий.

– Она с ним живет?
– спросил Казаркин, жалея Хирурга.

– Нет, она не живет с ним. Он же одинокий.- Да нет, я о другом,Казаркин пошевелил пальцами.

– А! Ему уже поздно увлекать женщин. Он уже совсем старый. Это ему не надо.

– Совсем бодрый мужик!
– воскликнул Казаркин, стараясь оправдаться.

– Он имеет семьдесят лет!

– Семьдесят?
– Казаркин никак не мог поверить, что Хирургу семьдесят лет.

Потом они поговорили о климате Америки, о том, что он способствует через сельское хозяйство высокому жизненному уровню.

Казаркин рассказывал, как много снегу выпадает за длинную зиму на великие просторы Советского Союза, а Повар, хоть знал это и раньше, страшно удивлялся личным казаркинским наблюдениям, потому что даже в Южной Канаде, где он жил раньше, климат намного мягче, хотя американцы считают и канадский климат очень суровым.

А потом произошел очень смешной разговор о матерщине. Повар задал несколько вопросов и заинтересованно ждал разъяснений. Казаркин же вдруг обиделся и засипел, нужно было что-то сказать Повару, но в голову ничего подходящего не приходило.

– В общем нехорошо это,- сказал Казаркин,- срамные слова!
– Казаркину было так неловко, что он про себя выругался крепчайшим образом, не находя возможности выгородить свой родной язык в такой ситуации.

Он старался что-нибудь придумать, и вдруг его осенило:

– Вот не дай бог, если в кают-компании кто-нибудь себе позволил,сказал он,- это сразу старший за столом сделает замечание или даже из-за стола выгонит!

– Э, у нас тоже за столом нельзя,- согласился Повар.

– Ну вот, видишь, даже у вас нельзя,- сказал Казаркин нетактично.

Повар простил нетактичность Казаркину и сказал несколько слов по-английски, и глаза у него заблестели от удовольствия.

– Хочешь выучить?
– спросил он, доставая ручку.- Я тебе могу целый словарь составить.

– Что ты, что ты?
– ханжески нахмурился Казар-кин.- Спасибо! Да и зачем, все равно никто у нас не поймет вашу ругань.

Повар и Казаркин подумали над этим, и потом оба рассмеялись, и сказали друг другу несколько слов, которые очень трудно было перевести с русского на английский и с английского на русский.

Повар написал свой адрес на книге "Вечера на хуторе близ Диканьки", которую давно еще принес Казаркину и которую Казаркин не прочитал, потому что читать было ему еще трудно. А Казаркин продиктовал ему свой адрес: "СССР, Владивосток, Рыбтрест, СРТ 91-91, Казаркину Сергею Лаврентьевичу".