Потом Серега уже не мог прыгать и падал на свой конец доски как попало, хватался за доску руками, а Серый безжалостно вскидывал и вскидывал его...

Серега сопротивлялся, но чувствовал безвыходность, жестокая сила моря калечила его, он бы и заплакать хотел, да в это время так его вверху перевернуло, что ударился он о доску грудью и в следующий момент закрыл лицо руками, чтобы сберечь травмированные и толком еще не сросши-еся кости. Он теперь падал безвольно, мешком, бескостным и мягким, а взлетал все выше и выше и, наконец, взлетел выше окружавших поляну деревьев и увидел вдалеке город, красивый и тихий, в кумачовых полотнищах, будто на праздники; над городом висело нарисованное облако, а из облака шел теплый дождик, ослепительное солнце освещало облако и складывало и раскладывало неоновые дуги радуг...

– Ах, вот это зачем,- гулко сказал Серега и стал еще пуще беречь голову, чтобы после того, как упасть и удариться, подлететь выше деревьев и еще раз увидеть этот незнакомый и родной город.

Казаркина кто-то потрогал за плечо. Он поднял голову, увидел черное человеческое лицо и испуганно сел на койке. Негр улыбался и звал его наверх.

Корабль лежал носом на волну в дрейфе. На палубе все было синим от прожектора, гулко хлюпала штормовая зеленовато-синяя под прожектором волна. Волнение отдавалось в Казаркине, и он не особенно прочно ставил ноги. К нему подошли еще несколько американцев, среди них офицер, принимавший Казаркина у чиновников. Они о чем-то говорили между собой.

Один молодой парень показал Казаркину на свою челюсть и улыбнулся, будто хотел сказать, что новая челюсть будет лучше старой.

Казаркин тоже улыбнулся ему в ответ, а про себя подумал: "Тебе бы зубы разгородили! Хорошо тебе, с целой хлеборезкой".

Они обогнули надстройку, и Казаркин сразу увидел серую тушу СРТ. Он не ожидал увидеть его сразу и так близко. И уж совсем не ожидал, что это будет его собственный СРТ 91-91! У него счастливо сжалось сердце.

– Приехал!
– сказал он, оборачиваясь к американцам.- Ну вот и дома! сказал он еще увереннее.

Американцы не понимали его, но знали, что он говорит, и кивали.

– Калоша!
– улыбнулся Казаркин своему пароходу. Он улыбнулся так широко, как позволяла ему улыбаться криво сраставшаяся челюсть.

На американце занимались подготовкой к пересадке. СРТ тоже был залит прожекторным светом, по палубе, по воде, заливавшей ее под волной, пробегали люди. Разобрать кого-нибудь было нельзя, но оттуда донесся чей-то мегафонный матерок, и Казаркин вздрогнул, как будто его окликнули.

Два американца спустились в бот, подвешенный на талях прямо под мостиком, потом туда залез еще один, они завели мотор, потом заглушили, проверили. Видно было, как и на СРТ вздернули бот над палубой на тросах и бот начал гулять и греметь по стойкам. Бот летал над палубой и мог кого-нибудь зашибить, там что-то не ладилось, и, наконец, боцман, потому что именно он должен был стоять на шпиле, бросил бот на палубу, мимо стоек.

– Ах, черт!
– вырвалось у Казаркина, он оглянулся, но американцы были заняты своим делом и не обращали внимания на переживания Казаркина и на то, как на нашем пароходе бот не выходит за борт.

Офицер похлопал Казаркина по плечу и сказал ему по-английски, что СРТ - рыбак, что спускать бот в такой шторм с него очень сложно.

– Да,- согласился Казаркин смущенно, стыдясь за такое положение дел.Это рыбак. Это не военный пароход. Палуба низкая.

Они поняли друг друга, но Казаркин все равно был недоволен, ему хотелось, чтобы на его пароходе действовали так же слаженно и четко, как и на военном, да еще на спасателе. Раздалась команда на английском языке, и Казаркин заволновался, хотел уже прыгнуть в бот, но его удержали, стали хомутать его в спасательный жилет, а он пожимал протянутые руки и говорил:

– Пока, ребята, до свидания, гуд бай, гуд бай! Сэнкью, парни! Сэнкью вам!

Бот приспустили на талях, а потом опять поддернули наверх, Казаркин бросил туда мешок с игрушками и чемоданчик. Матросы уже сидели в боте в таких же, как и у Казаркина, красных жилетах. На СРТ видели все приготовления американцев, потому успокоились и не трогали лежавший косо на палубе бот. Все море светилось фантастическими оттенками зеленоватых и синих цветов, огня было так много, как будто здесь готовилось какое-то значительное историческое событие, вроде запуска в космос.

На СРТ кашлянули в мегафон, и оттуда донеслось:

– Хэлло! Казаркин!

"Наверное, Капитан",- подумал Казаркин и махнул на голос рукой и поудобнее усаживался в боте, готовясь мокнуть, потому что из-под носовых скул корабля взлетали, расшибаясь, волны. Еще в воздухе взревел двигатель, и бот, переждав, скользнул на скат волны и, чуть хватив черной воды, вместе с волной отвалил от борта корабля, ставшего вдруг черным и высоким. Казаркин никогда при таком волнении не ходил на мотоботе, ему не было страшно, хоть он прекрасно понимал, что дело тут очень серьезное, но думал почему-то о том, что вот глупо было бы искупаться у самого дома. Еще он подумал, что от волнения головная боль даже не замечается. Моторист отворачивал газ на всю катушку и ловко развернулся на скате волны и закончил поворот в яме, между двумя холмами - в яме было темно, а верхи волн просвечены прожекторами. Старший бота что-то кричал в мегафон, висевший у него на шее. Молоденькие парни были в боте, но они держались так уверенно, что Казаркину стало на миг приятно, что в серьезной этой переделке он в компании хороших мореходов.

Первый раз подойти к борту не удалось, они немного не успели, и фальшборт был высоко, они прошли мимо самого днища СРТ, высоко вывернувшегося в это мгновение из воды, и даже этот маленький пароход - СРТ - казался большим и высоким. Наверху мелькнули знакомые лица: Гулимов и Боцман висели над черным бортом и кричали - их не было слышно, плеснула сильная волна от борта и влетела Казаркину в лицо, он только успел крикнуть вверх:

– Эй, Федя!
– и захлебнулся.

Высадка была очень опасной, это понимали и на корабле, и на рыбаке, и в боте. На судах стояла мертвая тишина, а между ними, пропадая в темноте и поднимаясь на гребень к свету прожекторов, по большой дуге двигался белый бот...