– Ишь ты, какая проворная!

Мужики захохотали.

Приезжая баба отправилась к старшине. Писарь в это время сидел за столом и говорил:

– Они без меня шагу ступить не могут. Так ли я говорю?

– Это верно, - отвечал старшина, разбивая на лавке камнем орех.

– Я говорю, - продолжал писарь, - васкбродие, позвольте мне в отпуск! А он: я, говорит, тебе, собачий ты сын, такой отпуск задам - ты у меня своих не узнаешь.

– Там вас, Степан Егорыч, баба спрашивает, - сказала жена старшины.

– Какая баба?

– А я не знаю.

– Посылай ее сюда!

Вошла приезжая баба.

Старшина положил камень на окно и спросил:

– Что ты?

Баба поклонилась.

– Здравствуйте!

– Ну, здравствуй! Чего ж тебе нужно?

– К вашей милости.

– Не слепые, видим, что к нашей милости. Какое такое твое дело? спросил писарь.

Баба подперлась рукой в щеку, посмотрела на старшину, потом на писаря, заморгала, заморгала глазами и повалилась в ноги.

– Говори толком! Что валяться-то?
– сказал писарь.

Баба поднялась и, стоя на коленях, сказала:

– Детища моя отдана в чужие люди. Не найду.

– Ну так что ж?

– Нельзя ли в книжке посмотреть? Шпитоночка она.

– То-то вот, - сказал писарь, - дуры вы. Ходите безо время. Нешто не знаешь, грех в праздник ходить.

Баба молча поклонилась.

– Это не дело, - заметил старшина.
– Надо время знать.

– Отцы вы наши сиротские!
– шепотом сказала баба.

– Нечево - "отцы". Отцы, да не ваши, - отвечал писарь.

Старшина подошел к бабе и, покачиваясь над ней, сказал: "Вот вы грешите, а начальство за вас отвечай".

Баба, стоя на коленях, посмотрела на него.

– Вот чт, - прибавил старшина и опять сел.

Баба встала и собралась было уходить.

– Ну да ладно, приходи ужо ко мне в правление, - сказал ей писарь. Беда мне с вами!

– Что станешь делать, - заключил старшина.
– По глупости прощается.

Баба ушла.

На краю села стояла старая избенка, без крыши, с одним окном. У ворот торчала опрокинутая соха. В сумерки проезжая баба подошла к избе и постучала в окошко. Там кто-то закашлял и спросил:

– Кто там? Иди на двор!

Баба отворила калитку и вошла. По двору ходила овца. В сенях крыши тоже не было. На верху, в слегах 3, копошились воробьи. Из избы послышался голос:

– Отыми, дверь-то отыми!

Баба попробовала было отпереть, но дверь была без петель и повалилась в сени.

В избе, на лавке, у самого входа, на зипуне, лежала больная женщина.

– Что ты?
– спросила она.

Приезжая баба посмотрела вокруг и сказала:

– Писарь говорил: девочка у вас тут есть...

– Есть, есть девочка. хворает, как я же. замучила лихоманка. Ты мать, что ли, ей? Казенная она у нас. Коли мать - возьми! Самим есть нечего.

Больная встала с лавки, охая натянула зипун и вышла в сени, говоря:

– До нового хлеба далеко, а старый еще к святой приели. Все кое-как, кое-как, по чужим людям; да хворь-то пуще всего... О-ох! вот она лежит. Парань! А Параня! мать пришла, гляди-ка сюда!

В сенях, на доске, лежала в жару трехлетняя девочка, обернутая в тряпье. Больная женщина подняла мешок, которым была накрыта девочка, и показала ее приезжей.

– На вот, смотри! Она, что ли?

Девочка открыла глаза, с испугом взглянула на бабу и застонала.

– Не видать мне тут, - говорила приезжая.
– Темно.

– Постой, я к свету вынесу. Паранюшка! Встань, ягодка ты моя! Головка болит, - говорила больная, подымая девочку и вынося ее на двор; больная села на порог, а приезжая припала к ребенку и торопливо стала его разглядывать. Девочка лежала на коленях, закинув назад горячую голову, с закатившимися глазами и раскрытым ртом.

– Ох, не зна'ю я так-то, - говорила баба.
– Поверни-ка ты ее вот этак, на бочок. на правом боку родинка тут у ней.

– Постой, постой, - говорила больная.
– Повернись чуточку! Вот так! Не бось! Мать тебе пирожка принесла. Не бось, милая! Что, есть, что ли?

– Нету.

– Ну, делать нечего. Видно, не она, - сказала больная и понесла девочку в сени.

Приезжая баба постояла на одном месте, поводила глазами по двору, потом подошла к двери, сказала: - Ну, прощай!
– и вдруг ударилась об землю и зарыдала.

– Дочка ты моя милая! Детища ты моя ненаглядная!
– причитала она, лежа на пороге и ухватив обеими руками свою дорожную палочку. Котомка на ней тряслась, платок съехал с головы.