– - Товарищ слeдователь! Давайте твердо договоримся в одном -- ничего против своей совeсти я вам не скажу. Вы вольны разсматривать работу среди больных и раненых, как помощь бeлому движенiю, но для меня такая дeятельность выше политики. Были в этих лазаретах и бeлые, и красные, и им скауты помогали, как помогал каждый врач или сестра милосердiя... Вы еще спрашиваете об участниках гражданской войны. Наши отряды имeли дeло с молодежью не военнаго возраста. Если кто-либо из старших скаутов, уже взрослых, и был в рядах бeлаго движенiя, -- это дeло его совeсти и политических убeжденiй. Но никаких документов и показанiй по этому вопросу я не дам.

Мой голос звучал рeзко и вызывающе... Было ясно, что этот отвeт ухудшает мое положенiе, но в глубинe души кипeло возмущенiе. Пусть впереди нeт надежды на свободу и, может быть, и жизнь... Но выдать друзей? Такой подлой цeной купить свою свободу?..

Я сжал зубы, и судорога прошла по моему лицу. Толстый латыш, испытующе слeдившiй за мной, очевидно, угадал, что происходит в моей душe, и что его расчеты лопнули. Все его самодовольное спокойствiе мгновенно соскочило, как маска. Он вскочил, лицо его покраснeло и, фыркая слюной, он истерически закричал:

– - Значит, в молчанку играть собрались, т. Солоневич? Всe наши вопросы для вас пустячки? Так, что ли? Вы думаете -- "захочу -- полюблю, захочу -разлюблю"? Это как в а м заблагоразсудится? Ну, нeт!.. Мы думали, что вы умнeе, что это вашим мальчишкам подходит героев разыгрывать... Плохо же вы понимаете свое положенiе... Ну, что ж!.. Вам же хуже.. Вы еще не раз пожалeете о своих словах, да поздно будет...

И, рeзко повернувшись, он направился к двери. В послeднiй момент он остановился, еще раз злобно и угрожающе посмотрeл на меня и что-то тихо сказал молодому слeдователю. 268

– - Слушаю, т. начальник, -- отвeтит тот, и оба старших чекиста вышли. Мы остались в комнатe одни. Нeсколько минут длилось непрiятное, тягостное молчанiе. Потом слeдователь придвинул к себe лист бумаги и стал что-то писать. Взволнованный только что прошедшей сценой, я отвернулся и стал смотрeть в окно.

Капкан сжимается

С высоты 4-го этажа широко разворачивалась панорама Лубянской площади. Стeна Китай-города зубчатыми уступами спускалась к другой шумящей площади. Посрединe этой старинной, изъeденной вeками стeны, грозно возвышалась Никольская башня со своими узкими бойницами. Крыши и купола Москвы -- сердца Россiи -- блестeли на солнцe и туманились вдали. Чуть доносились суетливые звонки трамваев, да людской муравейник струями шевелился по краям широкой площади.

"Когда это мнe еще придется ходить свободным по Москвe?" мелькнуло у меня в головe, и сердце заныло при мысли о годах неволи, лежащих впереди. По концу допроса я ясно видeл, что надежд на освобожденiе нeт. Если не разстрeляют, то, по крайней мeрe, длительное заключенiе обезпечено. Из рук ГПУ, как нeкогда из рук инквизицiи, так просто не вырваться.

Несмотря на всe эти мысли, на душe у меня было легко и спокойно. К мысли о неизбeжности репрессiй ГПУ я давно уже привык. Компромиссы с совeстью мнe были противны, а угроз я не боялся. Мое душевное спокойствiе нарушала только мысль о том, как тяжело переживают эти дни неизвeстности мой брат и жена, в привязанности которых я был глубоко увeрен.

Я опять поглядeл в окно. Может быть, как раз в эту минуту, кто нибудь из них идет по этой площади и с сжимающимся от боли сердцем смотрит на мрачныя, овeянныя кровавой славой стeны ГПУ. И вeдь все-таки мнe легче, чeм им. Боль за любимаго всегда острeе и сильнeе, чeм своя собственная боль...

Слeдователь вызвал меня из задумчивости просьбой подписать протокол допроса. Я внимательно прочел его 269 и, к своему большому изумленiю, не нашел в нем обычных для ГПУ ловушек или искаженiй.

Подписывая, я высказал своему слeдователю удивленiе, что протокол допроса написан так коротко и точно.

– - Ну, мы вeдь знаем, как с кeм обращаться, -- сухо усмeхнулся тот.
– Вас-то, во всяком случаe, мы не будем пугать револьверами и путать протокольными штучками. Видывали вас на рингe, да и книги ваши почитывали. Ваш характер нам давно знаком, и в отношенiи вас у нас есть другой подход... Подпишите пока, кстати, и это, -- добавил он, протягивая мнe листок бумаги.

На нем стояло:

"Гражданин Солоневич Б. Л., инспектор Морского Флота, обвиняется в преступленiях, предусмотрeнных в статьe 61 Уголовнаго Кодекса.

Начальник Секретнаго Отдeла ОГПУ (подпись).

Настоящее заключенiе мнe объявлено.

(Подпись заключеннаго). 4 iюня 1926 г."

Я удивленно поднял брови.

– - Простите, т. слeдователь, но меня вeдь пока ни в чем не обвиняли. Были высказаны только нeкоторыя подозрeнiя, не поддержанныя обвинительным матерiалом, да было задано нeсколько вопросов.

– - Мы зря не арестовываем. У нас давно имeется достаточно матерiала для вашего обвиненiя, -- сурово отрeзал чекист.

– - Так предъявите мнe его!