Вот и сейчас в привычной к виду страданiй, загрубeлой душe цeпного пса ГПУ все-таки каким-то чудом шевельнулся росток ласки и добра...

А еще через час этот самый чекист гдe-то рядом до полусмерти исколотил рукояткой револьвера за какую-то провинность маленькаго воришку, почти мальчика...

Туда, гдe нeт закона и жалости

Через двое суток мы были в Ленинградe и там в тюрьмe узнали, что весь наш этап направляется в Соловки... 287

Дрожь прошла по тeлу, при этом извeстiи и этом словe. Из многих десятков совeтских концентрацiонных лагерей Соловецкiй по праву мог считаться самым суровым, и его имя было овeяно страшной славой. Расположенный на островах Бeлаго моря, на линiи сeвернаго полярнаго круга, он был оторван не только от всeх законов страны, но, казалось, издeвался и над всeми законами человeчности. Нигдe не погибло столько жизней, нигдe не был сильнeе террор и откровеннeе произвол, нигдe не был болeе безпомощнeй заключенный, чeм на островe Соловки.

"Остров пыток и смерти" -- так назвали этот остров бeлые офицеры, бeжавшiе уже с материка заграницу в 1925 году, и это названiе не было поэтическим преувеличенiем...

Долг скаута

Двe недeли держали нас, москвичей, в Ленинградской тюрьмe, пока не составили новаго этапа. Этап -- это цeлый эшелон в 30-40 товарных вагонов, набитых арестованными, направляющимися в лагерь. Так сказать, "новое пополненiе" -- смeна каторги...

Среди этого новаго пополненiя оказалось нeсколько скаутов -- южан, ленинградцев, нижегородцев. Нeкоторых из них приходилось встрeчать на волe и раньше. И грустно, и одновременно радостно было пожать руку старым друзьям, исхудавшим, обросшим, грязным послe мeсяцев тюрьмы, но неизмeнно по старой скаутской традицiи находившим в себe силы бодро улыбнуться при встрeчe...

Вот, наконец, нас, громадную толпу заключенных, вывели на широкiй тюремный двор для погрузки в этап. По капризу списка я очутился в одной группe с ленинградским скаутом Димой, арестованным в Москвe, гдe он учился в какой-то художественной школe. Мы с ним встрeтились уже в Бутыркe и поэтому сразу составили "коммуну". Подeлились продовольственными запасами, оставшимися от полученной мной при отъeздe из Москвы передачи, и стали ждать вызова.

– - Знаешь что, Дима, -- предложил я.
– - Ты пока побудь около вещей, а я пойду погляжу -- может быть у 288 еще кого-нибудь из скаутов выужу в этой кашe. Вмeстe в один вагон, Бог даст, устроимся...

– - Так сказать, созданiе скаутской секцiи великаго интернацiонала совeтских каторжан, -- засмeялся Дима.
– - Вали, брат, ищи...

Я оставил свою сумку и нырнул в массу людей, согнанных сюда со всeх концов многострадальной русской земли.

Кого только нeт в этой многоликой толпe! Старики и дeти, рабочiе и крестьяне, безпризорники и профессора, священники и студенты, военные и воры, киргизы и иностранцы... Всeх их уравняло званiе "классоваго врага"...

Шум, крики. Гдe-то рядом идет обыск. Конвой отбирает у заключенных все, что ему вздумается. Развe можно жаловаться? Да и кому? Да и кто вeрит в то, что жалоба достигнет цeли, а не ухудшит и без того безправнаго положенiя совeтскаго каторжника?..

Испуганныя нервныя лица. Многiе и до сих пор не знают не только своей вины, но даже и своего приговора...

Не найдя никого из скаутов в этом этапe, я уже возвращался к Димe, когда до моего слуха донеслись какiе-то крики.

Подбeжав к шумящей группe, я увидал старика-священника и Диму, рвавших из рук высокаго оборванца какой-то мeшок.

Маленькiй сeдой священник умоляющим срывающимся голосом просил:

– - Оставьте... Вы же видите -- я старик. Это у меня послeднее... Я подeлюсь с вами...

Дима молча, всeми своими юношескими силами боролся за обладанiе мeшком. Сбоку от этих трех фигур безпомощной кучкой стояло еще нeсколько священников, и всe они были окружены стeной воров, оборванных и раздeтых.

Мое прибытiе измeнило соотношенiе сил. Я оттолкнул оборванца и вырвал из его рук мeшок.

– - Ты что, сволочь, мeшаешься не в свои дeла?
– - злобно вскрикнул он, оскаливая гнилые зубы.
– - Ножа попробовать захотeл? Катись к чертовой матери, пока кишки не выпустили... 289

Кругом раздались угрозы его товарищей. Я оглянулся. Вездe были видны мрачныя, злыя лица. Кольцо смыкалось. Конвойные были далеко. Да и какое им до нас дeло? Лишь бы никто не убeжал. А если там кто-нибудь кого-нибудь убьет -- ну так что-ж! Меньше хлопот!..

Священник с растерянным видом сидeл на землe, обхватив свой мeшок с вещами, а Дима со сверкающими глазами и сжатыми кулаками готов был к бою.

Босяк-зачинщик почувствовал поддержку своей волчьей стаи и опять рванул мeшок из рук старика.

– - Оставьте!
– - простонал испуганный священник, защищая свое добро. Для него, старика, очутиться на далеком суровом сeверe без теплых вещей было равносильно гибели, и он, очевидно, понимал это. Я опять рeзко оттолкнул грабителя.

– - Лучше брось, товарищ!
– - рeшительно сказал я, стараясь все-таки не ввязываться в драку при таком соотношенiи сил.
– - Мы не дадим обидeть священника!

Босяк молча, быстро оглянулся по сторонам и, не видя кругом ни одного солдата, бросился на меня. В его рукe сверкнул клинок ножа.