Несколькими годами позже Жаботинский писал, что в погромах Пятого года "новая еврейская душа уже достигла своей зрелости"122.
– А в розовости Февральской революции всероссийская газета опишет эту картину так: "Когда в Одессе во время нейдгартовского погрома девятьсот пятого года юноши-самооборонцы расхаживали с ружьями, эти юноши были трогательны и прекрасны, и сердце трепетало от сочувствия им, от сострадания..."123.

Наш современник пишет: "Мужество, проявленное гомельскими бойцами, зажигает десятки тысяч человек. В Киеве в отряды самообороны вступает 1,5 тысячи человек. В Одессе несколько тысяч"124.
– И численностью и настроением одесских отрядников - и, встречно, ожесточением полиции - ход событий здесь отличался от киевского.

Вернёмся к отчёту Кузминского. После объявления Манифеста, с утра 18-го, командующий Одесским военным округом генерал Каульбарс, чтобы "дать населению возможность беспрепятственно использовать предоставляемую Манифестом свободу во всех видах", - распорядился всем войскам не показываться на улицах - "дабы не нарушать среди населения радостного настроения". Однако "такое настроение недолго продолжалось". Со всех сторон начали стекаться к центру города отдельные группы, преимущественно евреев и учащейся молодёжи", с красными флагами, с криками "долой самодержавие", "долой полицию", и ораторы звали к революции. Из металлического изображения на думе слов "Боже, Царя храни" первые два слова выломали; ворвались в думский зал, "был изорван большой портрет Государя Императора, а на думе национальный флаг заменён красным. С проезжавших на извозчике на панихиду протоиерея, дьякона и псаломщика сбили шапки, а когда они потом шли при похоронах: - останавливали процессию "и прерывали пение "Святый Боже" криками "ура"". "Возили чучело без головы с надписью "вот самодержавие" и носили дохлую кошку, производя тут же денежный сбор "на избиение царя" или "на смерть Николая"". "Молодёжь, и в особенности еврейская, с видимым сознанием своего превосходства стала указывать русским, что свобода не добровольно дана, а вырвана у правительства евреями... открыто говорили русским: "теперь мы будем управлять вами"", и также: "мы дали вам Бога, дадим и царя". "Большая толпа евреев с красными флагами гналась" долго за двумя городовыми, один через двор и крышу бежал, другого же, Губия, эта толпа, "вооружённая револьверами, топорами, колами и железными палками, ворвавшись во двор, нашла спрятанным на чердаке и так изувечила, что он по дороге в больницу умер, два же отрубленные пальца его руки найдены дворником". Позже были избиты и поранены трое полицейских чинов, а у пяти городовых отобраны револьверы. Затем стали освобождать арестованных из одного, другого, третьего полицейского участка (где избивали 16-го, двумя днями раньше, - там уже были прежде освобождены распоряжением Нейдгарта; в одном участке освободили в обмен на труп Губия), ещё в других - не оказалось арестованных, в этом всём содействовал ректор университета, который предъявил требование прокурору "от имени пятитысячной толпы", а "студенты угрожали чинам полиции насилием" вплоть "до повешения".
– Городской голова Крыжановский вместе с университетским профессором Щепкиным, вызванные Нейдгартом для совещания, вместо этого потребовали, чтобы Нейдгарт, "разоружив немедленно полицию, спрята[л] её", иначе, добавил Щепкин, "не обойдётся без жертв мщения и... полиция будет разоружена захватным правом". (На следствии у сенатора он потом отрицал такую резкость своих выражений, но, видимо, они не были мягче, судя по тому, что он в тот же день передал студентам 150 револьверов, а на следствии отказался указать источник приобретения.) И Нейдгарт вслед за этим разговором распорядился: снять постовых городовых со всех постов (даже не предупредив о том полицмейстера), - "таким образом, с этого времени весь город оставлен был Нейдгартом без наружной полицейской охраны" - что ещё можно понять как спасение жизни постовых, но ведь при этом - и без всякой воинской охраны на улицах, что уже было вполне маразматическим распоряжением. (Да ведь и в Петербурге именно этого требовали газетчики от Витте, он еле устоял.)

"Вслед за тем как городовые прекратили нести постовую полицейскую службу, в городе появились две группы самообороны: студенческая милиция и еврейская оборона. Первая из них была организована "коалиционным советом", который... достал оружие". Посты городовых "заняла городская милиция из вооружённых в университете студентов и других лиц". Генерал барон Каульбарс и градоначальник Нейдгарт дали на это согласие, а полицмейстер Головин в виде протеста подал в отставку, его заменил помощник фон-Гобсберг.
– При городской думе создался временный комитет, из первых заявлений которого была благодарность студентам университета "за их энергичные, разумные и самоотверженные действия по охранению порядка в городе". Сам же комитет себя объявил в какой-то неясной функции. (О члене того комитета и члене Государственной Думы О. Я. Пергаменте в том ноябре писала пресса, и ещё напоминали во 2-й Государственной Думе, что он в те дни объявил себя председателем "Придунайско-Черноморской республики" или "президент[ом] южно-русской республики"125, - в угаре тех дней факт не невероятный.)

И что же могло произойти от ухода с улиц в разгорячённый момент и войск, и полиции и от взятия власти безопытной студенческой милицией и отрядами самообороны? Студенческая "милиция задерживала людей, казавшихся ей подозрительными, и отправляла их для разбора в университет"; вот студент "шёл во главе толпы евреев, около 60 человек, производившей беспорядочный огонь из револьверов"; "студенческая милиция и еврейская оборона... нередко сами прибегали к насильственным действиям по отношению к войскам и мирной части русского населения, производя выстрелы и убивая совершенно неповинных людей". Столкновение "неминуемо должно было последовать в виду образовавшихся в населении двух противоположных течений".
– Вот, вечером 18-го "демонстративная толпа с красными флагами, состоявшая преимущественно из евреев, пробовала снять рабочих с завода Гена... рабочие не исполнили этого требования; после того, та же толпа, встретив русских рабочих на... улице, потребовала, чтобы они сняли шапки перед красными флагами. После отказа рабочих" - вот тебе и пролетариат!
– из той толпы "раздались выстрелы; рабочие, хотя и безоружные, успели разогнать" ту толпу и гнались за ней, пока к ней не "присоединилась ещё другая толпа вооружённых евреев, численностью до тысячи человек, которая стала стрелять в рабочих... четверо рабочих были убиты". Так "начались в разных местах драки и вооружённые столкновения русских с евреями; русские рабочие и люди без определённых занятий, так называемые хулиганы, стали ловить и избивать евреев, затем перешли к разгрому и разорению еврейских домов, квартир и лавок". Тут пристав вызвал "роту пехоты, которая прекратила дальнейшие столкновения".

На следующий день, 19 октября, "к 10-11 час. утра на улицах стали появляться... толпы русских рабочих и людей разных профессий, которые следовали с иконами в руках, с портретами Государя Императора, национальными флагами, с пением "Спаси, Господи, люди Твоя" и гимна. Эти патриотические манифестации, состоявшие исключительно из русских людей, стали образовываться одновременно в разных частях города, но начало им было положено в порте, откуда вышла первая, особенно многочисленная толпа манифестантов, состоявшая из рабочих". Есть "основание признать, что озлобление, вызванное поведением евреев в течение всего предшествующего дня, их дерзким и наглым поруганием и оскорблением национального чувства русского населения, должно было вылиться в какой-либо с его стороны протест". И Нейдгарт знал, что манифестация готовится, и разрешил её, и она прошла мимо зданий командующего военным округом и градоначальника, затем к собору. "По пути следования к толпе присоединялись и многие другие случайно попадавшиеся лица и в том числе много хулиганов, босяков, женщин и подростков". (Тут уместно сопоставить объяснения рассказчика из Поалей-Цион: "Одесский погром произвели не хулиганы... В погромные дни полиция не пускала в город босяков из порта"; "свирепствовали мелкие ремесленники и лавочники, рабочие и подмастерья всяких мастерских, фабрик и производств", "бессознательные русские рабочие"; "я ездил в Одессу именно затем, чтобы найти чисто провокаторский погром, но - увы!
– не обрёл его". И объясняет погром - национальной враждой126.)

"Невдалеке от соборной площади... в толпу манифестантов произведено было несколько выстрелов, одним из коих был убит мальчик, несший икону", "была встречена револьверными выстрелами и подошедшая рота" пехоты. В манифестацию стреляли и из окон редакции газеты "Южное обозрение"", и "вообще по всему пути следования... во многих других местах, из окон, дверей, с балконов, из ворот и с крыш"; "кроме того, в манифестантов были брошены в нескольких местах разрывные снаряды", одним "таким снарядом было убито 6 человек"; а в самом центре Одессы "на углу Дерибасовской и Ришельевской улиц были брошены три бомбы в казачью сотню". "В рядах манифестантов было много убитых и раненых", и это "приписывалось русскими не без основания евреям, почему тотчас же в группах манифестантов стали раздаваться крики "бей жидов", "смерть жидам"", и "толпы манифестантов бросились разбивать в разных частях города еврейские магазины"; "вскоре единичные случаи перешли в общий погром: все лавки, дома и квартиры еврейские, попадавшиеся по пути следования манифестантов, подверглись совершенному разгрому, всё имущество евреев подверглось истреблению, а то, что случайно оставалось нетронутым, было расхищаемо толпою хулиганов и босяков, сопровождавших всюду манифестантов", "нередко бывали такие сцены, что разграбление еврейских помещений производилось на глазах манифестантов, следовавших с иконами и пением "Спаси, Господи, люди Твоя"". К вечеру 19-го "взаимное ожесточение двух враждующих партий достигло чрезвычайного напряжения: тут уже обе стороны одинаково не давали друг другу пощады, избивая и подвергая истязаниям, иногда с особенною жестокостью, всех попадавшихся им в руки, без различия пола и возраста". По свидетельству одного врача университетской клиники, "хулиганы со второго и третьего этажей выбрасывали детей вниз на мостовую, а одного ребёнка хулиган схватил за ноги и, ударив головой об стену, размозжил ему голову. В свою очередь и евреи не щадили русских, убивая их при всяком возможном случае; днём они не показывались открыто на улицах и обстреливали проходивших из ворот, окон и т. п., но вечером они собирались толпами" и даже "осаждали полицейские участки". "Особенную жестокость проявляли евреи в отношении полицейских чинов, когда им удавалось захватить их". (От Поалей-Цион: "Прессой была распространена легенда о громадном числе хулиганов, взятых в плен самообороной и загнанных в университет. Называлась цифра в 800-900 человек; на самом же деле надлежит уменьшить эти цифры в десять раз. Громилы отводились в университет только в самом начале погрома, а потом были дела поважнее"127.
– Картины одесского погрома находим и в газете "Киевлянин" в ноябре 1905128.)

А что же полиция? Согласно безмозглому распоряжению Нейдгарта, "19 октября... как и в последующие дни, полиция совершенно отсутствовала на улицах", изредка ходили патрули, но весьма неаккуратно. "Неопределённость в соотношении гражданских и военных властей, идущая в разрез с... указаниями закона", привела к тому, что "полицейские чины не отдавали себе ясного отчёта в существе лежащих на них обязанностей", а сверх того - "все полицейские чины, считая евреев виновниками всяких политических смут" и "революционерами, вполне сочувствовали совершавшемуся погрому еврейского населения, не считали даже нужным скрывать этого". Хуже того: "во многих случаях сами полицейские чины направляли толпы хулиганов на разгром и разграбление еврейских домов, квартир и лавок", ещё хуже: "в статском платьи и без блях и гербов", сами "принимали участие в этих разгромах", "руководили действиями толпы", даже "были и такие случаи, что городовые сами производили выстрелы в землю или в воздух и затем ложно указывали войскам, как будто эти выстрелы последовали из окон еврейских домов".

И это - полиция!

Сенатор Кузминский отдал под суд 42 полицейских, из них 23 - не рядовых, а в чинах.

А войска - "разбросанные на огромном пространстве города" и должные "действовать самостоятельно"? "И войска относились вполне безучастно к виновникам погрома, так как, с одной стороны, они не были ознакомлены с существом лежавших на них обязанностей и, не получая от чинов полиции никаких указаний", они "не знали, против кого и в каком порядке они должны действовать силой оружия. С другой стороны, видя покровительственное отношение чинов полиции к громилам еврейского имущества, войска могли полагать, что погром предпринят с ведома и одобрения власти". И "по отношению к громилам войска никаких мер не предпринимали". И хуже того: "добыты указания на то, что и солдаты и казаки также нередко участвовали в расхищении товаров из разбиваемых лавок и разных вещей из разгромленных еврейских квартир". "Некоторые же свидетели удостоверили и то, что солдаты и казаки убивали без всякой причины совершенно неповинных лиц".