– А мы что, живем в Риме?
– спросил я.
– Это для меня новость.

В нашу перепалку решительно вмешался Ермаков:

– Полковник, вы принуждаете свидетеля к даче ложных показаний. Порядочные люди так не поступают.

Голубков кивнул мне:

– Объясни ему насчет порядочности. Как джентльмен джентльмену. А я не могу. Я не джентльмен. В контрразведке джентльмены не служат.

Голубков закурил и сделал вид, что все остальное его не касается.

– Выходит, ему за это ничего не обломится?
– спросил Сивопляс.

Голубков промолчал. Пиратский шрам на лице Сивопляса покраснел. Он неловко потоптался на месте, сказал:

– А я видеокамеру принес. Думал, мало ли. Ту пленку я стер, объяснил он мне. Положил камеру на стенд и спросил: - Разрешите идти, товарищ полковник?

– Идите.

Сивопляс сгорбился и двинулся к выходу. Неожиданно походка его стала скользящей, тигриной. Он развернулся в прыжке с мгновенным взмахом руки, в воздухе что-то свистнуло, мелькнуло блесной. И прежде чем я успел сообразить, что к чему, Артист уже словил этот блеск ладонью левой руки перед самым лбом генерал-лейтенанта.

По инерции прыжка он перекатился по полу и схватился за руку, из которой хлестнула кровь. Мы кинулись к Артисту. Док разжал его пальцы и вырвал из ладони окровавленную блесну.

Это был мини-нож "Робинзон" из комплекта ножа выживания "Оборотень-2". Тот самый, который Муха потерял в помещении дизельной электростанции. И сейчас "Робинзон" был использован не как отвертка или пила по металлу, а в своей функции метательной пластины "сякэн". И если бы не ладонь Артиста, эта пластина сидела бы у генерал-лейтенанта в голове. Не в смысле в уме, а в смысле в мозгах.

– Флибустьер, твою мать!
– взревел Артист.
– У меня от тебя сплошные неприятности и никаких удовольствий!

– Я тебя все равно достану, - пообещал Сивопляс генералу.
– Ты от меня и на том свете не скроешься! Там тебя уже ждут! Понял?

Он круто развернулся и двинулся к выходу. У двери обернулся:

– Так и будет! А если не так, то все равно так! И вышел.

– Я должен вас поблагодарить, - сказал Ермаков Артисту.
– Вы спасли мне жизнь.

– Я нечаянно, - ответил Артист, пока Док перевязывал его руку подвернувшимся полотенцем.
– Если бы успел подумать, не стал бы.

– Двигай, - сказал Док.
– Мы в санчасть. Док и Артист ушли. Голубков повертел в руках черную пачку с золотым двуглавым орлом.

– Все. Меняю, к чертовой матери, эти сигареты. Для меня они слишком патриотичные.

– Что-то не получилось?
– спросил я. Он только рукой махнул:

– Да ничего не получилось. Все эти обвинения - семечки. Отмажут его в два счета. И все наши дела впустую.

– Ваши?

– Да, наши. И ваши. Зря Артист руку изуродовал.

Он докурил сигарету и сказал:

– Ладно. У меня для вас плохая новость, господин Ермаков. Сегодня в пять утра по московскому времени на вашей даче в Архангельском произошел взрыв газа.

– Взорвался не газ, - возразил генерал-лейтенант.
– И вы это прекрасно знаете.

– Да, не газ, - согласился Голубков.
– Взорвался заряд, эквивалентный двум килограммам тротила. Вы знаете, каким образом он оказался в подвале вашего дома. Этот подарок был предназначен вам. Но достался не вам. При взрыве погибли два неустановленных мужчины и ваш сын, лейтенант Юрий Ермаков.

Генерал-лейтенант подался вперед:

– Вы... Этого не может быть! Его, не было на даче!

– Был. Он приехал туда в третьем часу ночи. Через час после того, как уехали вы.

– Нет! Не верю! Скажите, что это неправда!

– Это правда.

– Он должен был сидеть дома! Я приказал ему сидеть дома! Зачем он туда поехал?!

– Этого я не знаю, - ответил Голубков. На Ермакова трудно было смотреть. Он долго молчал, потом проговорил пустым, мертвым голосом:

– Я знаю. Он поехал, потому что я ему сказал... Потому что я ему сказал, что я его люблю... И он решил, что мне плохо. Что мне нужна его помощь... Грязь и кровь. Это ко мне вернулось... За что? За что?! Я же служил России!

– Оставьте, Ермаков, - сухо сказал полковник Голубков.
– Вы служили не России. Вы служили мерзавцам, которые думают не о России, а только о власти. Вы и сейчас продолжаете им служить. Даже после того, как они убили вашего сына. Примите мои соболезнования. Мне нравился ваш сын.

– Будьте вы прокляты!
– сказал генерал-лейтенант.
– Будьте вы все прокляты!

В лабораторию заглянул полковник Тулин.

– Борт прибыл, - доложил он.

– Идем, - сказал Голубков и кивнул нам: - Везите.