– Вольдемар, это свинство, - заявил он с порога, не дожидаясь, пока Аграфена представит его, как положено.

– Что случилось, Модест?
– опешил коллежский асессор.

– Ты мне вместо барышни такую свинью подсунул.

– Какую свинью? У вас что, помолвка расстроилась?

– Расстроилась. Она просто исчезла.

– Как исчезла? Когда?

– В марте во время Боснийского кризиса.

– Сейчас, слава Богу, июнь. Почему ты раньше об этом не сообщил?

– Я же на службе в полку.

– А в Луцке будто бы нет телеграфа. Как она пропала?

– В поезде ехала, и никто не видел, на какой станции сошла.

– Да, дело плохо.

– Послушай, Вольдемар, Ты раньше знал, что она это, ну, как ее?..

– Что, неужели лесбиянка?
– с иронией в голосе спросил Вольдемар.

– Да нет, я не про это. Она, говорят, настоящая ведьма.

– Фух, а я-то подумал. Во-первых, кто говорит?

– Ротмистр наш, Новогудин.

– Мефодий?

– Да, Мефодий Маркович.

– Служил я с ним еще во времена прежнего государя. Был он даже однажды моим секундантом. Однажды у меня с поручиком Латыниным дуэль состоялась. Кстати, если Латынина где повстречаешь, передай ему, что я тогда был не прав. Дуэль Пушкина действительно состоялась из-за косоглазия его жены.

– При чем здесь Латынин?

– Да, Латынин действительно пока не при чем. При чем здесь пока лишь один Новогудин.

– Ты мне зубы не заговаривай, ты прямо скажи, знал ли ты, что она ведьма?

– А ты знал, что у твоего Новогудина братец в охранке числится?

– Сказал он мне об этом, когда уже пропала Элен. А причем здесь он и его брат?

– Да при том, что ей, видать, стало известно, что брат Новогудина служит в охранке. Скажи, сам Новогудин к ней особенного интереса не проявлял?

– В каком смысле? Он же женат, да и супруга все время при нем была до тех самых событий.

– Не в том смысле, в котором ты подумал. Не стал ли он замечать за ней каких-нибудь странностей?

– Еще как замечал. Но мне о них рассказал лишь после того, как она пропала. Тогда же и про брата своего признался.

– И что он заметил?

– Ну, например, в Луцке она объявилась самым наистраннейшим образом. Проводила меня здесь, на Варшавском вокзале, а потом приехала в Луцк за шесть часов до того, как я вылез в Киверцах.

– Это-то объяснимо. Ты через Псков, Двинск и Вильно поехал, потом в Вильно на Лембергский поезд пересел, а в Брест-Литовске, наоборот, на встречный Киевский из Варшавы. А она с Витебского вокзала могла рвануть через Киев. Путь у тебя короче, но ты за счет пересадок время проигрываешь. А она лишь в Киеве пересаживалась. Что еще странного было?

– Ну, еще, например, по-русски-то она, вроде, говорить медленно училась, но извозчика какого-нибудь или полового в трактире могла таким трехэтажным матом покрыть! И притом безо всякого акцента. Она, правда, говорила, что во Франции дамы и барышни вполне могут позволить себе так ругаться, а у нас, мол, нравы от века отстали. А еще иногда она произносила такие словечки, которые вроде и русские, но смысл их понять невозможно.

– Какие?

– Ну, к примеру, "прикол" или "ништяк", или, вот еще, "клёво". Может, это оккультные термины какие?

– Успокойся, так разговаривает молодежь в начале следующего столетия.

– Что? Какого столетия?

– Двадцать первого.

– Час от часу не легче. Один говорит, что она ведьма, другой, что она из другого столетия... Кто же она такая?

– Послушай, что я тебе расскажу, - начал Пчелкин.
– Девяноста один год назад подарили Александру Сергеевичу Пушкину котенка - черного с белыми лапами и белым пятном на мордочке. Котенок был этот далеким потомком того самого ученого кота, жившего когда-то у Лукоморья.

– Какого еще Лукоморья?

– Я вот тоже раньше не знал, какого. Недавно соседа своего спросил, Петр Петровича. Он ведь географ знаменитый. Так вот он-то мне и рассказал, что Лукоморье - это не что иное, как древнее название современной Лифляндии. Ты, Модест, карту вспомни. Представил дугу Рижского залива? Чем не Лукоморье? Из этого-то Лукоморья и вышел за две тысячи лет до Христа народ, от которого русские и немцы произошли. А кот тот ученый был первым советником первого нашего князя. И звали этого князя Владимиром.