– И заодно потоптали кавуны? Не темни, занесли ее туда двухногие собаки, похожие на вас, - возразил Ванько.
– Вот так: пока не слопаете эти три недозрелые арбуза, отсюда не уйдете. Присаживайтесь и чтоб отчитались корками!

Силком усадил арбузятников на землю. Стальной пруток в мизинец толщиной согнул в виде буквы "С", в образовавшееся полукольцо просунул их ноги одного правую, другого левую повыше щиколоток и свел цип в кольцо.

– Освободим через час. И без фокусов!
– предупредили огородных разбойников и оставили одних.

Едва ребята ушли, как те попытались сдвоенными усилиями цип разогнуть, но это оказалось не под силу. Освободиться не удалось, и пришлось "слопать" и отчитаться корками.

Так был положен конец верховенству и произволу этой троицы, самой распоясанной на хуторе.

Приведен этот почти годичной давности эпизод вовсе не для того, чтобы лишний раз показать: вот-де какой силач один из героев нашего повествования; просто автор считает, что случись на месте Бориса Ванько, он сумел бы осуществить высказанную в отношении насильников угрозу. Словно очнувшись от забытья, он судорожно вздохнул.

– Даже не верится, что это было всего лишь позавчера, а не во сне... Спохватившись, что размышляет вслух, Ванько пояснил: - В понедельник везли с нею от амбаров зерно. Специально убежали от теть Шуры, чтоб поговорить о своем. В ушах звенит еще ее голос... В тот день была она такая веселая и красивая! Хотелось посадить ее поверх мешков и прокатить, как ребенка. А вечером - сидим под хатой, комары надоедают, где-то неподалеку гремит, аж стекла прыгают, а ей ничего. Хоть и война, говорит, и грешно в этом сознаваться, но все равно я сейчас самая счастливая на свете. Все просила посидеть еще немного, будто чувствовала, что в последний раз...

По гравийке ползла колонна вражеской техники. Андрей, как и другие, молча смотрел на эту армаду, но думал о другом. Душевная боль, сквозившая в словах товарища, сжимала и его сердце, была ему очень понятна. Вот почему Ванько вчера так и не решился взглянуть на замученную подругу и не остался сегодня до похорон - он верняк не сдержал бы слез... А может, хотел оставить ее в памяти такой, какую любил, какую видел в последний раз живою.

Вспомнив, что прихватил с собой бинокль, достал его из сумки, к немалому удивлению остальных. Стали по очереди наблюдать за происходящим на гравийке. В него, хоть и неисправна одна половина, видно было так, словно эти машины, тягачи и танки ползут в какой-нибудь сотне метров отсюда. .

– Ну ты, Андрон, и ж-жупел!
– упрекнул его Борис, передавая бинокль Мише.
– Я противогаз не стал припрятывать - сразу отдал на общий котел. А ты, выходит, нашел биноколь и решил помалкивать?

Значения слова "жупел" он (как, впрочем, и остальные) не знал и пользовался им в качестве бранного. В данном случае "жупел" мог означать что-то вроде жука или гуся.

Чтобы отвести от себя подозрения в нечестности (сокрытии находки в день обследования зарослей), Андрею пришлось рассказать, каким образом оказался у него этот бинокль; а поскольку все знали о пустой кобуре комиссара - то заодно сообщил и о найденном там же пистолете ТТ с двумя обоймами. Не желая пока упоминать о летчике и Марте, представил события так: возвращался с гравийки, услышал стрельбу, влез на дерево и увидел, как фрицы расстреляли комиссара.

Услышав о пистолете, Миша уступил бинокль Феде.

– Пистолет ТТ, с двумя полными обоймами?
– переспросил он, весь преобразившись.
– Ну и ну, воще! Как же его фриц не забрал?

– Комиссар, чтоб он не достался врагу, отбросил и пистолет, и бинокль далеко в сторону. Достал из кобуры, хотел, видно, пристрелить фашиста, а потом себя, но из-за ранения руки не смог поставить на боевой взвод, пояснил Андрей, сам в это поверивший.

– От бы стрельнуть, хоть разочек, из пистолета!
– загорелся Миша.
– Из ружья палил, наши за сливы разрешили один раз из винтовки; вчера даже из шмайссера попробовал. А из пистолета не приходилось.

– Да погоди ты, Патронка!
– перебил его Борис.
– Ты, наверно, и во сне стреляешь!.. Чтой-то я не пойму, - стал опять допытываться у Андрея. Получается, когда мы в обед встретились, ты про комиссара уже знал - и тянул резину до самого вечера?

– Братцы, а кто это на нашем островке поселился?
– воскликнул вдруг Федя.
– Какой-то тип уже шалаш поставил и уху замастыривает: виден дымок над треногой с котелком. Как же он туда попал?

Невооруженным глазом этого видно не было, Миша попросил глянуть в бинокль. Таиться дальше не имело смысла, и Андрею пришлось рассказать все от воздушного боя до подаренных часов.

– Ишь ты, золотые!
– удивленно воскликнул Борис, - А не снял ли ты их с руки комиссара?

– Щас как в лоб закатаю!
– вспылил Андрей.
– За мародера меня принимаешь?

– А че ж тогда сразу не признался?

– Боря, перестань придираться. Значит, так надо было, - заступился Ванько.
– Лично я Андрею верю.
– Он тоже навел бинокль на островок и долго рассматривал.
– И куда ж он теперь?

– Собирался вроде в Ивановку. Там у него, говорил, есть знакомые, они сведут с партизанами.