– Ниче не цыганское и не ругательство, просто приговорка такая.

– Между прочим, неприятная на слух: так и кажется, что ты хочешь заматериться.

– Ну, ежели так кажется, то я больше и не буду, - пообещал Андрей.

Эта ли его уступчивость, или тому появились уже и другие причины, но Марта, поймав его взгляд и улыбнувшись, сказала с задоринкой:

– Ты начинаешь мне нравиться... как любила говорить одна моя учительница.
– Но уточнила: - За чуткость, справедливость и еще - что слушаешься старших.

"Тожеть мне, старшая!
– подумал он про себя.
– Обещал заради уважения. Потому как и ты мне начинаешь".

Подсолнухи кончились, дышать и впрямь стало легче. Хотя солнце, подбиравшееся уже к зениту, калило на полную августовскую мощь, но долетавший со стороны плавней свежий ветерок, обдувая, приносил какую ни есть прохладу.

Торная дорога растворилась в спелой степной траве. От нее влево ответвилась тропинка, в конце которой виднелось кладбище с потемневшими от времени деревянными крестами, поросшее сиренью и небольшими фруктовыми деревцами. Обогнув его справа, со стороны гравийки, ребята вышли в открытую степь.

– А мы с тобой не первые, кто поспешил на выручку, - заметила Марта немного в стороне мужчину в темном картузе и белой рубашке; тот тоже их обнаружил и остановился, поджидая.

– Наверно с час потеряли с этими задержками...
– Всмотревшись, Андрей нахмурился: - Интересно, что делает тут эта дылда. Не поверю, что он поспешил на выручку!

– Ты его знаешь?

– Знако-омы... Возьмем правее, не хотел бы и из-за него время терять.

– Идет нам наперерез. Мне боязно, - призналась она.

– Да ну, глупости! Не боись.

С ними сближался всего лишь рослый парень - узкоплечий, белобрысый, лет двадцати; из-под лакированного козырька казацкой фуражки времен гражданской войны выбивались вихры чуба; верхняя губа и подбородок поросли светлым пушком, еще не ведавшим бритвы; левый глаз с прищуром, придававшим продолговатому лицу насмешливое выражение.

– Це ты, Андрон, - заговорил первым, встав спереди так, что пришлось остановиться, - А я дывлюсь: шо за парочка - Сэмэн та Одарочка?
– Перевел взгляд на Марту: - Чия така овэчка?

– Сам ты баран!
– Андрею не нравилась бесцеремонноить, с какой тот разглядывал ее сверху донизу; встал между ними.
– Отвали, че уставился, как кот на воробья...

– А шо, низ-зя?
– Перевел взгляд на чеку вместо пуговицы, скривил в ехидной ухмылке тонкие губы.
– И куды ж це вы направляетэсь?

Хотел отпаять позаковыристей, вроде "на кудыкало, куда тебя дерьмо кликало", но сдержался: не след задираться; сказал:

– На лимане, слыхал, ожины навалом поспело. А ты че тут шляешься?

– Хто, я? Парашуту шукаю.

– Какую еще "парашуту"?

– Та хиба нэ бачилы, як нимци яроплана сбылы?

Передернув плечом, как если бы понятия не имел, о чем речь, заметил насмешливо:

– Тебе во сне, что ли, приснилось?

– Це вы, мабуть, проспалы!
– Снова пройдясь по Марте, осклабился: Вона ничогэнько - и на мордочку, и цыцькы, я б тэж прозивав.

– Ты, кугут, говори да не заговаривайся!

– А то - шо?
– шагнул с кулаками, - ща як кугутну по зубах!

– Попробуй...
– передав сумку Марте, Андрей воинственно сунул руку в карман.
– Как бы твои не вылетели! Будешь иметь дело еще и с Ваньком.

– Та плював я на твого Ванька!
– огрызнулся долговязый, утратив, однако, грозный вид и зыркнув по сторонам; затем развернулся и побрел прочь. Андрей взял сумку, глянул на солнце, проворчал сердито:

– Как не одно, ек... так другое! Теперь этого Гапона поднесло...

– Странный тип!
– осуждающе заметила она.
– Не о человеке беспокоится, а о каком-то парашюте... Это у него имя такое - Гапон?

– Прозвище. Фамилия Гаповский - поэтому. А вобще звать Леха.
– Андрей оглянулся.
– Зырит в нашу сторону, морда. Пробежаться бы, но еще подумает, что удираем да увяжется следом, вражина...

– Ты, вижу, его крепко недолюбливаешь.

– Их все пацаны не любят. И на нашей, и на той стороне хутора.

– Их - это еще кого-то?

– Два дружка у него закадышных. Тожеть кулацкие сынки.

– Кулацкие?
– удивилась Марта.
– Я слыхала, будто всех кулаков здешних выслали.