– Адреса и контакты не растерять бы.

– Скачал кто-то на карточку в телефон.

– Да многие скачали.

– Ты что будешь остаток лета делать? Давай ко мне на дачу? У нас под Должанкой дача.

Кажется, только что, каких-то два дня назад, все было ясно до самого горизонта.

Был Стяг, был смысл, были люди, с которыми готов был идти в огонь и в воду за великое дело. И вот – ничего. Задремал, проснулся – а все украдено. Подчистую. И он стоит один в этой гудящей толпе посреди обворованного мира.

По-другому настроены, Юра сказал. О чем это он?

Пошел сквозь ряды, всматриваясь в лица, уловить пытаясь, как к нему теперь относятся. Странно: с ним здоровались по-дружески. Вдруг в этих рукопожатиях, кивках, похлопываниях по спине Фима уловил какой-то новый, чрезвычайно взволновавший его оттенок признания. Услышал:

– Прости, Фимка, вчера ляпнул, не подумав.

Кто-то схватил сзади за футболку. Димка Затулин. Обнялись.

– Как это, Дима? Почему? Из-за часовни?

Дима аж дернулся, будто в сотый раз пришлось отвечать на глупый вопрос:

– Да нет же! Давно все было решено. Еще до этих сборов.

– Как? Откуда знаешь?

Кто-то проходивший мимо толкнул их, они отступили в сторонку.

– Ты слушай. Вчера нас в темную посадили, часа полтора прошло, вдруг выпускают.

Общее построение. Наших только на трассу вывезли, вал разравнивать повезли, и тут же развернули. Сам приехал, куратор.

– Шульга? Евгений Васильевич?

Дима кивнул, спросил:

– А ты где был?

– Как вас увезли, я ушел. Да не важно. Дальше.

– Ну, построили, Евгений Васильевич выступил – мол, надежда нации, всяко-разно – в общем, сказал, что Стяг решено временно закрыть. Сто раз повторил: временно.

Просто сейчас так нужно, говорит, момент такой. Неблагоприятный. Вы, говорит, извините, что хотя бы до конца сборов не дождались. Его неожиданно на другую работу переместили. В общем, он не может это оставить в подвешенном состоянии, так сказал. Должен был сам.

– Что сам?

– Закрыть нас должен был сам. Чтобы, в общем, не оставлять. В подвешенном состоянии.

Подошли Женя Супрунов и Демин с Чичибабиным. Поздоровались. Дима продолжил:

– Когда Шульга это все сказал, хай поднялся, конечно, – Дима ухмыльнулся. – Я думал, соратнички порвут нас прямо там на британский флаг. А он ничего и не слыхал про часовню. О чем это они, Тихомирова спрашивает, о какой часовне? А Тихий ему что-то на ухо. Видимо, “потом расскажу”. Ну, и все все поняли. Не бараны. Никто никуда и не докладывал, ясно? Это нас пугали. Чтобы, в общем, обстановку подготовить.

Фима обвел взглядом ребят.

– Кто-то слышал, родоки чьи-то в курсе, тут, в “Казачке”, турбазу будут открывать, – хрипловатым своим голосом сказал Демин. – С пейнтболом.

Голоса вокруг стихли. На крыльцо вышел Шульга, остановился, улыбаясь в пространство перед собой. Высокий, плечистый, излучающий успех и уверенность.

Френч песочного оттенка с темными подпалинами на рукавах и по бокам удивительным образом соединил гламур и казарму. В прошлом году приезжал к ним в этом же френче. За Шульгой вышел Тихомиров, встал рядом.

Фима всматривался в темноту дверного проема за их спинами, ожидая, что сейчас появится отец Михаил. Но его почему-то не было.

– Вот смотрю я на наших ребят, Прохор Львович, – звучно сказал Шульга, – и переполняюсь уверенностью в завтрашнем дне. – Тихомиров качнулся на носочках, энергично забросил руки за спину. – Все же правильная у нас молодежь, чистая, сильная! – продолжил Шульга. – С такой молодежью мы поднимем Россию с колен, непременно поднимем. С такой молодежью мы горы свернем!

Женя, молчавший до сих пор, шагнул вперед.

– Сказать ему хочу.

Фима заступил ему дорогу.

– Что сказать, Жень?

– А какого… почему они с нами так, Фима?

– Не нужно ничего, – Фима покачал головой. – Не нужно.

– Вы – золотой запас нации! Надежда России! Закрома духовности! – неслось над их головами. – К вам к первым обратится страна в тяжелую минуту. Вы первые, кто подставит свое сильное плечо, кто выведет ее на новые горизонты, в ком взойдут новые, светлые ростки духовности, которой всегда славилась земля русская!