Раздался телефонный звонок, и Гончаров вскочил из-за стола.

– Слава богу!
– воскликнул он по-русски.
– Наконец-то!

Телефон находился в передней, поэтому до Ника доносилась лишь некая скороговорка. Через несколько минут Гончаров стукнул трубкой о рычажок и вошел в комнату, нахмуренный и мрачный.

– Коган не приехал, прислал кого-то вместо себя. Они не узнают, что с ним, пока не доберутся до станции, то есть до завтрашнего утра. Но, может, дорога займет и больше. В горах сильный буран.

– А если он не в состоянии работать?

Гончаров бросил на него острый взгляд.

– Тогда придется ехать кому-нибудь другому.

– Кому же?

– Кому?
– сухо повторил Гончаров.
– Мне, разумеется. Само собой, продолжал он, тщательно выбирая слова, - это значит, что мы будем вынуждены отказаться от наших планов. Или же я тут договорюсь о том, чтобы вы продолжали работу в мое отсутствие, если вы все еще намерены остаться.

Ник умышленно промолчал, затягивая паузу: мысль о том, что его опять хотят отстранить, привела его в холодное бешенство. Он выждал, пока Гончаров не взглянул на него.

– Я остаюсь, - сказал Ник.

– Как вам угодно.

– И я хотел бы поехать с вами.

– В горы? Это невозможно.

– Вы обещали показать мне станцию. За этим я и приехал.

Гончаров развел руками, как бы желая сказать, что настаивать бесполезно.

– Ведь вы обещали, - бесстрастно сказал Ник, решив не сдаваться.
– Это для меня очень важно. В вас чувствуется та уверенность, которую я уже утратил. А мне она необходима.

– Уверенность?
– Гончаров окинул его злым, но недоверчивым взглядом. Вы в своем уме? У меня вот-вот полетит к чертям вся моя трехлетняя работа, а вы толкуете о какой-то уверенности.

– Да. Потому что, как бы ни сложились обстоятельства, вы не отступитесь и вас не остановишь.

Гончаров раздраженно махнул рукой.

– Вы не сможете работать в тамошних условиях, - сказал он. Предупреждаю - обстановка там далеко не комфортабельная.

– Да кто гонится за комфортом, черт возьми? То, чего я ищу, в миллион раз важнее, и вы это знаете!

Лицо Гончарова чуть смягчилось, но через секунду опять стало суровым.

– Я поговорю о вас, - сказал он, но тон его не обещал ничего, кроме отсрочки отказа.
– Завтра поезжайте в Дубну, посмотрите циклотрон и лаборатории. Это я могу устроить без особого труда - два-три телефонных звонка и все. До Дубны всего восемьдесят миль на машине; там будут рады повидаться с вами и поговорить. Давайте денек отдохнем друг от друга. А когда вернетесь, я уже получу ответ насчет вас.

– Тот ответ, который вы мне в свое время обещали?

– Я вам ничего не обещал. Но вы должны помнить, - сказал он с внезапным гневом, который, видимо, подавлял в себе много дней, - должны помнить если вы поедете, то поедете работать. И ни за чем больше. Только работать.

– Что же там может быть, кроме работы?

– Валя, - резко сказал Гончаров.

– По-моему, нам сейчас не стоит говорить о Вале.

– Нет, стоит, - твердо сказал Гончаров.
– Я _должен_ говорить о ней. Она молодая девушка, вот в чем дело. У нее нет опыта, который мог бы подсказать ей, как вести себя с таким человеком, как вы. Это не мое дело, но вместе с тем все-таки мое. Я за нее в ответе. Послушайте!
– вдруг вспыхнул он, и в голосе его слышалось: "я люблю ее, люблю", но произнес он совсем другие слова: - Эта девушка еще нигде не бывала, ничего не видела. Вы объездили полмира. Для вас сейчас, кроме вашей работы, ничто не имеет особого значения. Разумеется, очень приятно проводить время в обществе красивой девушки, но ведь вам все равно, видитесь вы с ней или нет. А для нее это значит очень много. Она впечатлительна, ее надо оберегать. Она...
– Он оборвал себя и устало потер рукою лицо.
– Ах, да к черту!
– сказал он по-русски.
– Простите, я погорячился. Но, видите ли, я обязан все замечать...
– Он положил руку ему на плечо.
– Слушайте, друг мой, вы должны меня извинить. Я немного расстроен; мне еще надо звонить в несколько мест. Завтра утром за вами заедет институтская машина и отвезет вас в Дубну. Постарайтесь выехать в семь тридцать, самое позднее - в восемь. К вашему возвращению, как я уже сказал, будет получен ответ.
– Тон его совершенно изменился и стал приветливым.
– И еще вот что: могу сказать вам, что у нас есть физики, своими глазами видевшие атомный взрыв, и это не вселило в них отчаяния. Нисколько!

Ник покачал головой.

– У меня на родине тоже есть такие физики, - сказал он.
– Но я знаю только, какое впечатление это произвело на меня и каково сознавать, что ты помогал этому делу. Что касается Вали, то я решительно отказываюсь говорить о ней и моем отношении ко всему этому и могу сказать только одно, Митя: я хочу поехать в горы, чтобы работать вместе с вами. Работать, вот и все!

– Ладно, Ник, - спокойно ответил Гончаров.
– А я могу сказать, что постараюсь... И я действительно постараюсь!

Сидя на кровати, Ник снял галстук и начал расстегивать рубашку, как вдруг зазвонил телефон. Он взял трубку, продолжая расстегивать пуговицы, он был уверен, что звонит Гончаров насчет завтрашней поездки в Дубну, - и, когда в трубке послышался мучительно знакомый теплый голос, он не сразу узнал его и только через несколько мгновений, вздрогнув от неожиданности, понял, кто это.

– Анни?
– не веря себе, спросил он.

– Ну конечно!
– засмеялась она, немного смущенная тем, что он ее не узнал.
– Я прилетела в Москву сегодня около девяти вечера и с тех пор звоню тебе каждые полчаса. Ник, нам необходимо поговорить до твоего отъезда! Прошу тебя!

Все эти долгие недели, пока ее не было, он, не желая в том признаваться даже самому себе, носил в душе горькую обиду, но потом постепенно смирился; теперь же, когда Анни снова была здесь, хоть и не рядом, вся его злость вспыхнула с прежней силой.

– Прошу тебя, Ник, - повторила она.
– Когда ты уезжаешь?

– Уезжаю? Куда?
– спросил он, не сразу поняв, о чем она: ведь с тех пор, пока она уехала с Хэншелом, столько всего произошло. Когда он сообразил, что она имеет в виду, ему захотелось грубо выругать ее, но он сказал только: - Сейчас я жду, разрешат ли мне лететь на Кавказ и поработать там.