потребовалось очень много, а дороги так завалило снегом, что машины

застревали. Даже в пароконной упряжке трудно было ездить: дороги узкие, а

чуть в сторону — снег по брюхо лошади. Все обозы пришлось перевести на

одноконную упряжь, и многие части завели себе верблюжьи транспортные роты,

которые перевозили много боеприпасов. И у нас сформировали один взвод на

верблюдах, а старшим в нём поставили Нестерова.

Лошадям тогда туговато пришлось: из кормов одна солома была, а работа

тяжёлая. Истощение началось и падёж... А верблюды ничего — всё выносили.

Нестеров придумал возить живыми тягачами санный поезд: связал по трое

саней за каждым верблюдом. Один взвод за три взвода грузы возил. За

выполнение такого боевого дела Нестерова в сержанты произвели и наградили

медалью «За боевые заслуги». А командир роты, старший лейтенант Саблин,

назвал его фронтовым ударником. Все мы поздравляли его.

Но после битвы на Волге опять перешли на коней и всех верблюдов

вернули из частей в колхозы; колхозам надо было с весны хлеб сеять — тягла

у них совсем мало осталось.

А Нестеров со своей парой верблюдов не мог расстаться.

Мы шли на запад, и эти степняки легко переносили новый для них

климат.

Нестеров берёг их от огня противника, но на войне ведь всякие

неожиданности бывают...

В январе сорок пятого года наши войска гнали гитлеровскую армию от

Вислы к Одеру. Остатки разбитых частей скрывались в лесах. Наши войска так

быстро продвигались вперёд, преследуя противника, что даже обозы на конной

тяге не успевали за пехотой и отрывались от своих частей. Да и пехота не

шагала пешком, а двигалась на машинах и трофейных лошадях.

Зима на Западе какая-то скучная, мокрая: то выпадет снег, а то,

глядишь, через два дня растает. Нестеров как-то сказал:

— Вот кислятина... Не поймёшь, то ли зима, то ли осень. Вишь, и в

климате у нас более чёткий порядок: уж если зима, так зима, а осень, так

осень!

Западный сыроватый климат и жёсткие шоссейные дороги особенно

расстраивали Нестерова. Дело в том, что лапы у верблюдов мягкие, их ведь

не подкуёшь. Скользят по мокрому асфальту, падают, а потом захромали —

подошвы протёрлись до живого мяса. А у Мишки ещё и растяжение связок

получилось. Хоть бросай верблюдов на месте. Нестеров смастерил из толстой

резины башмаки и обул в них своих тяжеловозов. Пошли опять хорошо: не

скользят и подошвы не трутся о камни. Только Мишка от растяжения не мог

работать. Нестеров перепряг Разбойника в одноконную повозку.

Отстала немного наша рота от своего полка в районе города Дейч-Кроне.

Вечерело. Наступили сумерки. Наш обоз двигался по лесной дороге. И

вдруг застрочили из лесу. Пули — фью-ю, фью-ю... цвик-цвик! Гвардии

старший лейтенант Саблин скомандовал: «В ружьё!», а потом: «Цепью в кювет!

Ложись! Беглый огонь!»

Схватились мы за свои автоматы — да с повозок долой. Залегли в кювет

и смотрим: где же враги? Не видать их. А они спрятались за деревьями и

сыплют: видно только, как огонь из автоматов бьёт. По этим огонькам и

повели мы ответный огонь. А обоз, конечно, на дороге остался. Лишившись

управления, Разбойник шарахнулся с дороги в сторону, в лес, а Мишка,

привязанный сзади за повозку, оборвал повод и лёг на дороге. Увидел

Нестеров, что Разбойник мчится в лес, прямо в лапы к врагу, да как крикнет

что есть мочи: «Ложись!» Услышал Разбойник повелительный голос своего

хозяина и плюхнулся на землю.

Ведут огонь фашисты со всех сторон, а один из их автоматчиков подполз

к Нестеровой повозке и потянул за повод Разбойника. Верблюд ни с места,

даже голову не поднял с земли. Хотели мы этого фашиста на мушку взять, да

опасались в верблюда попасть. А бандит видит, что верблюд не трогается с

места, взял и ткнул его автоматом в морду. Не привык Разбойник к такому

обращению: поднял голову и харкнул на врага вонючей жвачкой. Залепил ему