вдруг бесёнком подпрыгнул и пронзительно закричал:

— Ма-ма-а!.. Лебёдка наша пришла!

Подбегает к лошади, а она доверчиво наклоняет к нему свою неуклюжую

голову и тихо ржёт. Обхватил её мальчик за морду, прильнул щекой и целует

в бархатные вздрагивающие ноздри:

— Лебёдушка моя миленькая! Пришла, родненькая...

Сидоренков ничего не понимал и рассердился.

— Уйди, пацан, с дороги, а то задавлю. Какая тебе Лебёдушка? Это

«немка», — и дёрнул вожжами.

Мальчишка как на крыльях помчался в избу и тут же выскочил обратно,

радостно крича на ходу:

— Да вот она, вот наша Лебёдка!

Вслед за ним вышла пожилая женщина с бледным, усталым лицом.

— Здравствуйте, родные наши, — приветливо и взволнованно заговорила

она, подходя к повозке и на ходу вытирая мокрые руки о передник. —

Заждались мы вас... Спасибо вам... От извергов нас освободили. Да где же

вы лошадь нашу нашли?! Эти ироды весной у нас её со двора забрали... Её

нам свои солдаты ещё в сорок первом оставили. Раненая она была и тощая, а

мы её выходили...

Вытерев посуше руку, женщина протянула её Сидоренкову. Солдат онемел.

Молча, как-то растерянно пожал её руку и спрыгнул с повозки.

— А я тут с уборкой связалась, — продолжала женщина, — за два года

неволи и убирать не хотелось в доме, а теперь вот, думаю, свои идут —

прибрать надо. Передовые-то части утром стороной прошли, а вы заехали...

Спасибо вам...

И, подойдя к серой нескладной кобыле, стала поглаживать её по шее и

ласково приговаривать:

— Красавица ты наша, Лебёдушка, ишь как похудела... — Затем,

обернувшись к Сидоренкову, приветливо пригласила в дом: — Распрягайте

скорее да заходите в избу. У меня уже и чай готов... А лошадкам-то вон

клеверку в сарае возьмите — от коровы осталось. Последней кормилицы вчера

лишились: фашисты на лугу перестреляли всех коров, как отступали...

Сидоренков, понурив голову, неторопливо распрягал лошадей. Ему было

стыдно смотреть мальчонке в глаза. А тот вьюном вертелся около и засыпал

его градом вопросов:

— Дяденька боец, а где вы её отбили у фрицев? А вы её оставите нам? А

вы долго пробудете у нас?

— Да отвяжись ты, пострелёнок! Вот управлюсь с конями, тогда и

расскажу...

СМЕРТОНОСНОЕ ПОЛЕ

Ночь была хоть и звёздная, но мутно-серая, без луны. По полю, шурша,

неслась сухая позёмка.

Сапёры-собаководы сержант Петухов и рядовой Черкасов, получив ещё с

вечера боевое задание, готовились к вылазке на передний край противника:

надо было найти, нащупать минное поле врага и обезвредить его — сделать в

нём проход и открыть своему батальону путь к наступлению.

Петухов и Черкасов оделись в белые маскировочные халаты с капюшонами

и сразу стали непомерно толстыми, неуклюжими, особенно низкорослый,

плотный Черкасов. Белые накидки надели и на своих серых собак. Треф в

накидке вёл себя спокойно, а чувствительный Пурик несколько раз

встряхнулся, пытаясь сбросить одежду, и успокоился лишь после того, как,

очевидно, почувствовал, что она крепко привязана, и когда Черкасов, его

хозяин, прикрикнул строго: «Нельзя! Пурик! Фу!»

— Смотри, Черкасов, за своим псом хорошенько, — напутствовал своего

подчинённого Петухов, — а то он у тебя какой-то шальной...

— Зато он у меня старательный и чуткий, товарищ сержант...

— Старательность, Черкасов, хороша при уме и выдержке.

Взяв в левую руку поводок от собаки, а в правую щуп — длинную палку с

острым железным стержнем на конце, Петухов вылез из окопа и встал на лыжи.

Вслед за ним вылез и Черкасов.

Низко пригнувшись, пошли. Впереди — Петухов, а за ним, на дистанции

шести — восьми шагов, Черкасов. Без лыжных палок трудно идти, но они

мешали бы, да и в снег их опасно тыкать — можно нарваться на мину.

Противник маскирует мины в самых неожиданных местах.

Противник, отступая, стал хитро минировать поля и дороги:

противотанковые мины заделывал в деревянную оболочку. Такие мины можно