Обработав рану и наложив на неё тугую повязку, хирург громко сказал:

— Шины!

Петухов подумал: «Ну, если сразу не отрезали, может, и так

вылечат...»

Черкасова как легкораненого оставили в дивизионном медпункте. Всё

лицо его было забинтовано, и лишь одни глаза поблёскивали в маленькие

«оконца» повязки. Прощаясь с Петуховым, он сказал:

— Не волнуйся, Иван Данилович. Вылечат тебе ногу.

— Я тоже так думаю, Петя. Прощай.

— Ну, вот уж и прощай... Мы ещё повоюем, товарищ сержант. Теперь я с

твоим Трефом буду работать. Жаль Пурика. Наверное, выдержки ему всё-таки

не хватило.

БЕРЛИНСКИЙ СЛОН

Африканского слона-великана, по кличке Гросс Ганс, я увидел в

Берлинском зоопарке в дни нашей великой Победы над врагом. Там только что

прогремели ожесточённые бои, и многие животные, в том числе и слон,

пострадали...

Навели меня на этого слона немецкие ребятишки, с которыми я

познакомился около наших полевых кухонь, где их, изголодавшихся и

напуганных страшными громами войны, кормили супом. А я угостил их

шоколадом. Как офицеру некурящему, вместо папирос мне выдавали ломаный

шоколад.

Узнав, что я ветеринарный врач, мальчишки наперебой стали мне

рассказывать о том, что в зоопарке много раненых зверей.

Не мешкая, я посадил в грузовую машину ребят — проводников по городу

и отправился в зоопарк. Поехали со мной два ветфельдшера и несколько

ветсанитаров, вооружённых походными брезентовыми сумками с укладкой: в них

были бинты, вата, хирургический инструмент и ходовые лекарства.

Печальное зрелище предстало перед нами: многие железные клетки и

вольеры были исковерканы, повсюду зияли воронки от взрывов снарядов,

деревья сломаны и расщеплены... Убитые животные были уже убраны, а из всех

концов огромного парка неслись разные голоса зверей и птиц: рёв, стон,

клёкот, писк, повизгивание... Звери и птицы страдали не только от ран, но

и от голода.

Высокий белокурый сержант с забинтованной шеей и несколько солдат

раздавали хищникам, львам и тиграм, мясо убитых лошадей.

Сержант представился мне:

— Иван Сорокин, — и указал на большую железную клетку, в которой

стоял громадный слон: — Товарищ ветврач, помогите этому гиганту в первую

очередь. Только будьте осторожны. Он никого к себе не подпускает. Уж

больно рассердился на людей...

Подняв окровавленную правую переднюю ногу, слон издавал жалобный,

тоненький звук: «Пик-пик-пик».

Я знал, что слоны очень любят ароматические сладости, и решил

расположить его к себе шоколадом. Положив на ладонь кусочек лакомства, я

протянул руку между железными прутьями и произнёс его кличку мягким тоном:

«Гросс Ганс, Гросс Ганс...» Слон легонько подцепил кусочек шоколада

кончиком хобота, на котором торчал мягкий отросток-«пальчик», и отправил

лакомство в рот. А потом вытянул хобот в мою сторону и глухо заурчал,

словно просил: «Дай ещё».

Я угостил слона несколькими кусочками шоколада и только после этого

решился войти в его клетку со словами: «Гросс Ганс, спокойно, спокойно». А

ребятишки, стоя около клетки, успокаивали его на своём языке: «Руих, руих»

(спокойно).

Как только я вошёл в клетку, слон поднял раненую ногу и жалобно

пикнул: «Пик-пик-пик...» Будто бы хотел сказать: «Больно мне. Помоги».

Я осторожно снял ватой кровяные сгустки с ноги и увидел пулевую

ранку. Пуля засела неглубоко, и я её извлёк из ранки пинцетом. Слон

вздрогнул, но меня не тронул. Только тихо застонал.

Смазав ранку йодом, я забинтовал его «ножку», похожую на толстый

столбик, тремя бинтами.

Почувствовав облегчение, Гросс Ганс подул мне в лицо горячим

воздухом — знак доброго расположения и... полез в правый карман брюк,

откуда я доставал ему шоколад.

— Ишь ты, сластёна... — промолвил я и на прощание ещё раз угостил

его.

Слон размахивал хоботом и глухо урчал, словно благодарил меня.

Мы обошли все клетки, где были раненые животные, и оказали им помощь.