– Вот оно, господин поручик, происшествие какое!
– окончил Лехин.Сиганули. А Нартов, с напугу, и объясниться не мог. А неповинен он. Всю ночь до утра самого сани сгонял. Весь взвод в расходе находился,- вот Ленц и стоял на посту. Ему где было, немцу, с мужиками ругаться.

Я вышел во двор.

На мокром снегу под воротами лежала карамель в пестрой, веселой бумажке. Вторая была втоптана в нанесенный Зотовым навоз, уже успевший за ночь оттаять. Дверь в сарай была открыта. Я вошел. Наткнулся в углу на аккуратно сложенные винтовку, патронташ и подсумок. На подсумке лежала какая-то бумажка. Я поднял ее и подошел к свету. "Zuruck an die 6 Kompagnie"*. Готические буквы лежали на боку. Книзу расползались лиловыми кляксами. Очевидно, Ленд то и дело мочил чернильный карандаш.

Я хохотал, покачиваясь.

– Сумалишенные,- одно слово!..- кому-то за дверью сказала хозяйка.

К забору подошли солдаты других рот. Заглянули в ворота.

Потом прибежал связной.

– --------------------

* "Обратно в 6-ю роту" (нем.)

* * *

В степи, к северу от Баромли, наша застава сдерживала редкую цепь красных.

2-й батальон выступал на позицию. 1-й и 2-й уже отступили из Баромли.

– Подтянись!..- командовали ротные. Полозья саней цеплялись о полозья. Оглобья били об оглобья.

– Под-тя-ни-и-ись!

– ...Где там!.. Нет, Харькова мы не удержим!..- глухо сказал подсевший ко мне в сани подпоручик Морозов, отвернулся и долго сидел со мною, молчаливый и унылый, вращая на пальце узенькое обручальное кольцо.

На окраине Баромли, где, отколовшись от загибающей к северу дороги, сбегали к ручейку белые украинские мазанки, горел деревянный дом, приземистый и туполобый. Огонь уже сползал с крыши на косяк дверей. Сквозь разбитые окна валил бурый густой дым.

– Что, снарядами?
– спросил я двух мужиков, безучастно стоящих над оврагом.

– Мы не сведующи.- Мужик повыше расправил широкую черную бороду.Мобыть, и подожгли. Снаряды здесь будто бы и не падали...

– А чей это дом?
– И, взяв у Лехина вожжи, подпоручик Морозов на минуту придержал лошадь.

– Который? Этот-то?..- Чернобородый указал пальцем на пламя.- Рыбова это изба будет. В шестнадцатом строил. Рыбова, Петра...

– Петра?.. Постой!.. А не у него ль - да как ее!..- не у него ль жену Евзопией звать? А?..

– Как же!.. Евзопия... У него... А как же!..- обрадовались чему-то мужики.- Это уж, безусловно, правильно!..

– Ше-с-та-я!
– кричал в голове роты штабс-капитан Карнаоппулло.Шестая! По-д-тя-нись!

* * *

– А ну! Гони их! А ну!

Поручик Ауэ бежал перед цепью, то спотыкаясь и падая, то снова взбрасывая плечи, точно играя в чехарду.- А ну! А ну их!..

Сани с моим пулеметом прыгали по сугробам.

– Тяни! Тяни за ленту! По-во-ра-чи-вай!

Но лента не подавалась. Пулемет первого отделения отказывался работать.

Под бугром, вдоль смятой лавы красных, также метались какие-то утопающие в талом снегу сани.

– По саням! Бей по саням!
– кричал ротный.- По комиссару!.. Еще! Еще!

Лава красных быстро отходила.

– Господин полковник приказали доложить,- докладывал ротному связной батальонного,- шестая отойдет последней.

Ротный стоял над брошенными санями красных и рубил шашкой подвязанную к козлам корзину.

– Посмотрим!
– Шашка его блестела на солнце.- Посмотрим,- раз! два! Посмотрим, что барбосы эти - раз! два!
– с собой - раз! два!
– возят... Раз!
– Ишь, черт дери! Туго!

– Да сильнее, поручик!
– подзадоривал ротного штабс-капитан Карнаоппулло.- А ну, Свечников!.. Свечников, сюда!.. Штыком попробуй!

Тугая крышка корзины наконец поддалась. Карнаоппулло быстро наклонился и опустил в нее руку.

– Ишь, барбосы!

За ротным отошел и разочарованный штабс-капитан.

Перевязанные светло-лиловой лентой, в корзине лежали детские рубашонки, панталоны и розовое стеганое одеяльце.

Я вдевал в пулеметные ленты новые патроны. Рядовой Едоков, второй номер первого пулемета, гладил Акима, нашу лучшую лошадь, только что раненную в шею. Скосив глаза, лошадь стояла, покорно опустив голову. Редкие капли крови падали на снег.

– Еще, господин поручик?
– спросил ефрейтор Лехин, сворачивая шестую ленту.

– Хватит, пожалуй! Я выпрямился.

– Ну, закурим, что ли?
– и, вынув из кармана коробок спичек, стал спиною к ветру.

Шагах в двадцати пяти от меня на опрокинутых санях красных сидел подпоручик Морозов. Думая о чем-то, смотрел вдаль.

– Черт дери!
– сказал я Лехину и, бросив спичку, глубоко вздохнул.Черт дери! А Харькова мы, пожалуй, не удержим.

За тучу зарывалось солнце. Ветер крепчал. Прошел ротный фельдшер.