И он на минуту остановился и глянул на Колю.

– Ого, брат!
– снова заходил Башкин.
– Пусть даже ерунда какая-нибудь, плевательная... да, да, - ну, плюнул товарищ, просто плюнул, куда не надо. А ты видел. Тебя позвали. Говори!

Башкин стал и топнул.

– Ты молчать? Из гимназии выкинем! Говори!
– Башкин, нагнувшись, шагнул к Коле и сделал злые глаза. Коля улыбнулся представлению.

– Что? Ты молчать?
– Башкин огромным червем показался Коле, и он не мог наверно решить, взаправду он нагнулся и лицо стало не свое, или нарочно и надо смеяться.

Он попробовал хихикнуть.

– Что? Хихикать? Хи-хи-кать!
– полураскрыв рот, совсем новыми, чужими глазами въедался Башкин в Колю и приседал все ниже, крался, неловко, как складной, коленчатый.
– А вот если я тебя здесь сейчас... когда никого тут нет... я с тобой, знаешь... знаешь, что сделаю...

Коле стало казаться, что Башкин сумасшедший, что в самом деле он все может. Коля кривил с усилием губы в улыбку и пятился к двери.

– Стой!
– вдруг визгнул Башкин и прянул к Коле. И Коля визгнул, сам того не ждав. Башкин липкими, костлявыми пальцами отвел Колину руку.

– Думаешь, шуточки, - хрипел Башкин в самое лицо Коле.
– Шуточки? А ты знаешь, что сейчас будет?
– и Башкин медленно стал заворачивать назад Колину руку.

Коля все еще не знал, наверно ли всерьез и можно ли драться. Он взглянул в глаза Башкину и совсем, совсем не узнал, кто это. Комната была незнакомая, и оттого еще незнакомее и страшнее казалось лицо, страшнее, чем боль в плече. Коля не давал другую руку, но Башкин вцепился. Коля в ужасе хотел только что брыкнуть ногой, но Башкин повалил его спиной на кровать, больно перегнул хребет о железо. Он держал Колю и медленно приближал свое лицо, и чем ближе, - оно становилось все яростней и страшнее; казалось, что копится, копится и сейчас самое ужасное, последнее вырвется оттуда.

– Не скажешь?
– изнутри, не голосом, а воздухом одним сказало лицо.

– А!
– вдруг заорал Коля и закрыл глаза. Он почувствовал, что его отпустили.

Башкин уж стоял в стороне и веселым голосом говорил:

– Вот я и знаю, кто плюнул. Правда, ведь знаю? Коля подымался. Он старался сделать шутливое лицо и поправлял волосы.

Башкин вдруг сорвался.

– Я сейчас устрою чай. Ты не смей уходить, я ранец возьму с собой. Он раскачивал на ходу ранец за лямку.
– Ты чего, кажется, плакать собрался?

– Ну да, черта с два!
– сказал Коля.
– Только железка эта проклятая как раз, - и Коля обернулся к кровати и деловито взялся за железное ребро.

Он мельком видел насмешливое довольное лицо Башкина в створках дверей.

Коля оглядел комнату, с ковром, с картинами, с бисерными висюльками на электрической лампе. Красный пуф надутым грибом торчал около мраморного столика на камышовых ножках.

– Да!
– влетел в комнату Башкин.
– А если б налили полную ванную кипятку и тебя на веревке сверху потихоньку спускали, а товарища за плевок всего час без обеда. А? Ты что? Молчал бы?
– и Башкин хитро подмигнул и даже как-то весь тряхнулся расхлябисто, по-уличному.

И вдруг сел на пуф, опустил голову и стал тереть ладонями лицо и заговорил таким голосом, что Коле показалось, будто уж вечер.

– Нет, а разве товарищ мог на тебя обидеться за это? За то, что сказал? Выдал? Ты бы обиделся? А? Коля?

– Я, если такое, ну, не такое, а уж если вижу, что так... ну, одним словом, я сам тогда иду и прямо: это я сделал.

– А если ты не знаешь, если никто не знает и не узнает, что там с товарищем делают, никто ж не придет и не скажет на себя. Если директор тебе скажет: не смей никому рассказывать, что я пугал тебя, что выключу, а то в самом деле выключу...

В это время в двери стукнули, двери приоткрылись, просунулась рука с чайником.

Башкин вскочил.

– Благодарю! Превосходно! Коля, вон поднос, давай живо. Башкин весело суетился.

Дураки

АНДРЕЙ Степанович шел домой - полная голова новостей. Все новости расставлены в голове - одна в другую входит, переходит. Ловкая догадка и опять факты, факты, факты. Ему немного досадно было, что он их не предсказал. "Как же так, уж хотел сказать, тогда, за ужином, при всех, и вдруг чего-то испугался, что проврусь. Вроде этого ведь почти сказал. Досадища какая. Начну так - слушайте: сегодня в одиннадцать часов утра стало известно..." - и он представил напряженное внимание, все лица к нему, и Тиктин прибавил шагу. Скорей обычного шагал он по лестнице и только в передней стал молчалив, медлителен. С радостью заметил два чужих пальто на вешалке - пусть и они слушают. Минута настала: Анна Григорьевна разливала суп.

– Слушайте!
– начал Андрей Степанович голосом повелительным и обещающим. Все обернулись на голос.
– Сегодня в одиннадцать часов не двинулся ни один поезд во всей России.

Все молчали, не трогая супа. Андрей Степанович заправил салфетку.

– Раз! Сегодня уже с ночи не передавалось никаких, абсолютно, телеграмм! Во всей России. Два!
– он строго взглянул на Башкина и ткнул вилкой в хлеб.

– Так это ведь вчера днем еще...

– Виноват!
– оборвал Андрей Степанович. Надя отвернулась, она откинулась на спинку стула, скрестила руки и стала глядеть в карниз потолка.