Он быстро шел впереди Тайки - вон он, котелок, прижат к забору. Израиль пробежал по грязи, схватил и обтер поля рукавом. Он быстро надел котелок, повернулся и глядел сердито на Тайку. Она стояла в трех шагах, в шубке внакидку поверх ночной кофточки, белой юбки. Она держалась накрест руками за борта шубки и, задохнувшись, глядела на Израиля в котелке.

– Ну вот, - сказал Израиль, - и довольно и больше не надо.
– Он затряс головой.
– Не надо!
– он поднял палец, подержал секунду и вдруг зашагал большими шагами прямо к воротам.

– Нашел он свою шляпу-то?
– кричал Всеволод Иванович. Тайка не отвечала. Он слышал, как она прошла в свою комнату.

– Что там?
– услыхал Всеволод Иванович голос старухи.

– Ничего!
– крикнул Всеволод Иванович хриплым невыспанным голосом и закашлялся. Встал, кашляя, всунул ноги в туфли и пошел отплеваться в кухню.

– Фу, дьявол!
– говорил Всеволод Иванович.
– Иду, иду!
– крикнул он в двери, зная, что, наверно, зовет жена.
– Да котелок он свой вчера... ветром сдуло, - Всеволод Иванович не мог отдышаться.

– Открой шторы! Открой, ничего, что рано, - говорила старуха. Она вглядывалась при свете в лицо мужа.
– А что случилось, что?
– И старуха силилась приподняться на локоть. Она мигала, морщилась на свет и здоровой рукой прикрывала глаза.
– Сева, Сева, говори.

– Да не знаю, нашел он или нет, - Всеволод Иванович стал поднимать с полу бумажку у самого порога, - не знаю, Тайку спроси, черт его, - и Всеволод Иванович зашлепал из комнаты.

– Сева!
– крикнула старуха.

– Ну, - остановился Всеволод Иванович в дверях, - не знаю, не знаю, замахал рукой, сморщился.

– Тая! Тая!
– кричала старуха, и казалось, вот кончится голос.

– Да иди ты, мать зовет, не слышишь, - крикнул Всеволод Иванович в Тайкину дверь.

Тайка вышла, быстро, как будто далеко еще идти, с шубейкой на плечах. Всеволод Иванович не узнал, будто не она, чужие глаза - как прохожая какая! Он глядел вслед дочери. Тайка быстро прошла к старухе. Она стала посреди комнаты, держась за шубейку. Всеволод Иванович прислушивался: обе молчали. В доме стало тихо, совсем по-ночному, будто никто не вставал, и во сне стоит Тайка в шубе.

Всеволод Иванович ждал - нет, и шепота нет, и боком глаза видел, что не движется Тайка. Всеволод Иванович глянул тайком на окна: казалось, что потемнело, что назад пошел рассвет. Он снова скосил глаза на Тайку, и время как будто не шло - Тайка стояла.

Всеволоду Ивановичу не видно было жены: что она? Молчит и смотрит, Тайку разглядывает? Слов ищет? Какие же тут слова? Находят они, бабы, слова какие-то, находят!

Всеволод Иванович ждал недвижно в неловкой позе.

– Тайка!
– вдруг зашептала старуха. Всеволод Иванович дышать перестал.
– Помяни мое слово - придет. Сам придет. Верно!

Секунду еще стояла Тайка, как неживая, и вдруг дернулась к старухе, с шумом откатился стул. Всеволод Иванович быстро зашлепал туфлями вон - бабы, у них свое, пошли, выдохну-лись слова! Всеволод Иванович возился, топтался в холодной кухне, брался за самовар, сунул полено в холодную плиту и шарил на полках. Луку - головка - подержал, повертел и сунул в карман. Поплакать, что ли, пока один?

"Реноме"

– ВИТЕНЬКА, Витенька, ты же две ночи не спал!
– Груня раздувала воздух широким капотом, носилась по коридору.

Вавич мигал в прихожей набрякшими веками, вешал шашку, шаркал раззудевшими ногами.

– Покажу тебе, барин какой!
– ворчал хриплым голосом Виктор.
– При исполнении - болван!.. Репа с бородой!.. Стрелять такую сволочь: при военном положении...

– Ешь, ешь скорей и ложись!
– кричала Груня из столовой - бойко брякали тарелки.

Вавич тяжелыми ногами, насупившись, входил и злым глазом глядел на Груню и говорил:

– Сссволочь... какая!

– Ты это на кого это?
– И стала рука с ножиком у Груни, и масло с ножа ударилось о скатерть.

– А!
– махнул Виктор рукой.
– Дурак один с бородой.

– Обидел?
– Груня подняла брови.

– Стрелять!..
– и Виктор дербанул с размаху кулаком в стол - вдруг, срыву. Ахнула посуда.
– Да ну, к черту!
– и Виктор сел, упер обе руки в виски и закрыл глаза над столом.

– Пей скорей и ложись, ложись ты, Витя.
– Виктор мотал головой. Кофейным паром стало обвевать лицо, и сон стал греть голову.

– Ешь, ешь, - говорила Груня, трепала за плечо.

– Грунечка!
– вслепую Виктор поймал Грунину руку, потащил к губам. Грачек, знаешь, тоже... я ему: ах ты, говорю, болван! Он чуть не в драку, мерзавец... А полицмейстерша...
– Вавич почувствовал, как мигнули мозги в провал...
– а полицмейстерша: цыц!