И побежал к патрульной машине, придерживая прыгающую под накидкой кобуру…

– Ну и вот, можете вообразить: врубает сирену, мигалки, и как мы с ним вжарили! – победно закончил я. – На три минуты всего опоздал.

Наливай…

Брыластый стал наполнять, проливая.

– Куда, куда? – сказал я.

– Да ты не переживай, – пьяно ухмыльнулся Шурец. – Он края-то видит.

Я хмыкнул.

– Разогнались, смотрю…

– Мы-то? – Шурец мотнул головой. – А что нам? У меня сегодня три сеанса только было… две старушки… да их вот…

И снова мотнул головой в сторону брыластого.

Брыластый скорбно потупился.

– Сапер наш, – пояснил он. – Валька Буцко. На объекте…

Почему-то я его скорбности ни на копейку не верил. Может быть, это было несправедливо. Но я не верил. И ничего не мог с собой поделать.

Он был мутный человек, этот брыластый полковник. Очень, очень мутный. А Шурец, надо сказать, почему-то вечно с такими вязался.

Хотя, по его-то способностям, мог бы…

– Знаешь, Бармин, – сказал Шурец с пронзительной нежностью человека, уже готового махнуть, чтобы принесли новую бутылку. – Давай-ка я тебе похвастаюсь. Знаешь, как сегодня у меня пошло!

– Ну?

Он зажмурился (между ресницами блеснула влага) и сложил пальцы друзой подрагивающих кристаллов.

– Так поперло – шквал! Так мне обидно стало, веришь! Молодой парень, двадцать семь лет ему было… и вот из-за какой-то сволочи черножопой… Какая-то сука черножопая пронесла в универсам устройняк, он не сработал. Валька стал его разряжать… разминировать, короче… мне вот Николай все рассказал… ну и… И так мне обидно стало, Серега! И так пошло! Как на экране! Понимаешь?

И звуки, и запахи, и что он думал в тот час… Не боялся, нет…

Какое-то спокойствие было у него… Уверенность у него была…

Надежда!.. Я все, все почувствовал! Как будто сам, понимаешь?!

Начинал я как-то холодно… как-то без куража… Делов-то, мало ли кто у нас теперь взрывается! И вдруг как попрет, как попрет!.. Прямо в рожу!.. В позвоночник!.. И под самый конец такая краснота кругом!

Темь, шорох почему-то. И последнее – веришь? Последнее, что сказал он, – веришь?

Он протянул руку и тяжелым движением взял мою ладонь в свою.

– Последнее!

– Ну?

– Мама!

– Верю, – кивнул я.

– Короче, по шестой категории, – горделиво закончил Шурец, бросая мою руку и откидываясь на стуле. – Чистый фиолет, устойчивое свечение. У тебя давно было по шестой категории?

– Месяца три назад, – ответил я, припоминая. – В последнее время все пятые. Повезло…

– Наливай, чего там, – горделиво сказал Шурец.

Похоже, брыластый давно потерял нить разговора и теперь ляпнул ни с того ни с сего:

– Ну да. Такой парень был. Его у нас все уважали. Верный он был товарищ, вот что.

– Мать есть мать, – поддержал я. (Язык мой – враг мой. Но, правда, лучше б этот тип помолчал…)

– Конечно, – согласился он. – Мать есть мать, что уж…

– Да! – оживился вдруг Шурец. – Еще под конец такие сполохи, сполохи! Никогда такого не видел. У тебя бывает? Синие такие! Но на колбу не легло. На колбе ровно, по шестой. Как думаешь, если в голове их держать, а? Получится?

Шурец смотрел на меня взглядом профессионала. Как бы это объяснить?

Ну, например, взглядом мясника, который спрашивает у напарника, не повысится ли качество продукции, если при валке скота пользоваться только шилами выделки Кузьменовского железоделательного завода.

– Хрен его знает, – сказал я, покопавшись в памяти и ничего похожего не обнаружив. – Попробуй, если не забудешь.

– Ладно, мужики, – сурово сказал брыластый. – Со всем уважением…

Давайте за Вальку, а? Мировой он был мужик. Не чокаясь.

Шурец почему-то пропустил его предложение мимо ушей.

– Слышь, Бармин, – сказал он. Повернулся к стойке и махнул рукой.
–

Слышь, я чего говорю. У Николая мысль есть одна… Хорошая, между прочим, мысль. А, Николай?

Брыластый Николай с достоинством кивнул и поставил поднятую было рюмку.

– Понимаешь, это ведь никогда не кончится, – продолжил Шурец.
–

Ни-ког-да. Понимаешь?

Маша поставила бутылку, вильнула бедрами и удалилась, напоследок стрельнув глазками на брыластого. Мужчины в форме вообще неотразимы.

– Пока мы их как следует не прижмем, это не кончится. Так и будет.

Вчера троллейбус, завтра автобус. Вчера на стадионе, сегодня в магазине. Вчера, блин, школа, сегодня, на фиг, электричка.

Понимаешь? А ведь всюду люди! Люди хотят этого? А?