Je ne te parlerai pas pour le moment de l’'etat de Daria*, c’est un sujet sur lequel nous avons tout dit et qui est trop affligeant, p<our> admettre le rab^achage… J’ai vu hier son m'edecin Krassofsky qui pr'etend en dernier lieu avoir constat'e une am'elioration r'eelle — mais tous les m'edecins qui l’ont trait'ee se sont laiss'e aller aux m^emes illusions. Le seul sympt^ome, `a mon avis, r'eellement consolant, mais qui est tout moral, c’est que maintenant son humeur est devenue plus sociable et qu’elle tient de plus en plus, p<ar> ex<emple>, `a la pr'esence de Kitty, au lieu de s’en trouver fatigu'ee, comme autrefois.

Revenons `a toi. Je souffre beaucoup de l’'etat de g^ene, o`u je vous sais, et du peu de chances qui s’offrent pour le moment de vous voir sortir de cette impasse. Cela me fait doublement regretter les difficult'es qui entravent jusqu’`a pr'esent la r'eussite du projet du journal en question, dont la r'ealisation aurait `a tous les points de vue 'et'e si d'esirable…* aussi bien au mat'eriel, comme au moral. En effet, je comprends, combien ton mari doit souffrir de n’avoir pas, dans les circonstances donn'ees, la parole sur les questions du jour, et jamais l’opinion qu’il repr'esente n’a fait plus d'efaut qu’en ce moment-ci dans le concert de la presse… La crise du monde europ'een, en se compliquant et en s’aggravant, doit bient^ot atteindre la Russie — les deux grandes dissolutions que nous avons `a notre port'ee, l’Autriche et la Turquie, ne peuvent que s’activer en r'eagissant l’une sur l’autre. — Elles ne peuvent se r'esoudre que dans un chaos, dont on ne saurait pr'eciser ni les limites, ni la dur'ee. L’ing'erence de l’'etranger ne peut que le fomenter, sans le d'ebrouiller. — La Russie seule, si elle avait la conscience d’elle-m^eme, de son principe et de son droit, aurait le mot d’ordre de cette complication sans borne. Mais la pens'ee, qui dirige notre politique, n’en est pas encore arriv'ee `a ce degr'e d’intuition qui fait reconna^itre le moi du non-moi. Puissions-nous au moins, `a d'efaut de l’intelligence consciente d’elle-m^eme, avoir pour guide l’instinct animal, mais s^ur, de la conservation personnelle. — Les sympt^omes ne sont pas pr'ecis'ement mauvais. En pr'esence de la lutte qui ne tardera pas `a s’engager entre les deux 'el'ements constitutifs de l’Europe occidentale, la France et les peuples allemands, notre choix, je crois, est d'ej`a fait. Nous serons pour la Prusse — le tout est de savoir, comment nous consid'ererons cette alliance et quelle est la part que nous nous y ferons… En effet, la seule consid'eration qui doive nous d'ecider en faveur de la Prusse, c’est que dans cette voie nous avons la chance `a peu pr`es certaine de rencontrer l’Autriche dans le camp oppos'e… Or l’Autriche, o`u va se poser et se d'ecider la question de la race slave et de l’Europe orientale, c’est-`a-d<ire> de l’avenir tout entier de la Russie, est le terrain p<ar> ex<cellence> qui appelle notre action. C’est l`a que doit porter tout notre effort, car l`a nous sommes personnellement en cause, et nous ne pourrions mieux utiliser les chances, que nous m'enagera le duel occidental, pour nous 'etablir solidement et carr'ement sur ce terrain par la reprise de la Galicie et de la ligne des Carpates. — Voil`a une situation o`u le День* aurait pu et d^u r'epandre une vive lumi`ere. — N’est-ce pas une chose vraiment d'eplorable que de voir la seule doctrine nationale, qui par ses d'eriv'es alimente maintenant toute la partie s'erieuse et sens'ee de la presse du pays, pour ainsi dire, dans oeuvre…

Et sur ce je serre bien cordialement la main `a ton mari et t’embrasse en attendant tes d'ecisions.

Петербург. 16 августа <18>66

Милая моя дочь, вот уже несколько дней как я должен был бы ответить на твое письмо, но все это время я проболел гриппом, который держал меня в состоянии полного отупения. — Конечно же, мне очень хочется свидеться с вами, и с тобой, и с твоим мужем, и для того, чтобы принять решение или, вернее, отбросить нерешительность, я должен только знать, что же намерена делать ты. — Когда мы в последний раз говорили с Дарьей, она настоятельно просила меня передать тебе, что выделяет в твое распоряжение триста рублей на дорожные расходы и, следовательно, отметает доводы, приведенные в твоем письме, надеясь вскорости видеть тебя у себя… Ну, а для меня главное повстречаться с вами, а здесь или там, мне все равно…*

Сейчас я не буду обсуждать с тобой здоровье Дарьи*, ибо это тема давно нами исчерпанная и слишком грустная, чтобы к ней бесконечно возвращаться… Вчера я виделся с ее врачом, Красовским, который утверждает, что может наконец-то констатировать несомненное улучшение — но сколько ее ни лечило врачей, все точно так же обольщались. По-моему, единственный действительно утешительный симптом, хотя исключительно морального свойства, это то, что теперь она больше расположена к общению и что ей все приятнее и приятнее становится, например, общество Китти, прежде ее утомлявшее.

Однако вернемся к тебе. Меня очень огорчает ваша стесненность в средствах и то, что пока мало шансов выйти из этого тупика. Поэтому я вдвойне сетую на обстоятельства, до сих пор препятствующие выпуску в свет газеты, издание которой было бы желательно во всех отношениях…* и в материальном, и в нравственном. Ведь я же понимаю, как в нынешних обстоятельствах должен страдать твой муж из-за невозможности высказаться по злободневным вопросам, и никогда еще отсутствие в слаженном хоре печати мнения, им представляемого, не ощущалось столь остро, как теперь… Кризис европейского мира, усложняясь и углубляясь, скоро достигнет России — два происходящих у нас под боком грандиозных распада, Австрии и Турции, неизбежно ускоряются под взаимным влиянием. — Оба они непременно завершатся хаосом, размеры и продолжительность которого трудно точно предсказать. Иностранное вмешательство лишь усугубит его, не распутав дела. — Только Россия, если бы она сознавала самое себя, свое предназначение и свое право, могла бы указать выход из этого крайне сложного положения. Но мышление, определяющее нашу политику, не достигло еще того уровня развитости, при котором я начинает отличать себя от не я. Так пусть бы мы, по крайней мере, за неимением у нас самосознания, слушались животного, но верного инстинкта самосохранения. — И тут есть кое-какие обнадеживающие симптомы. В преддверии битвы, которая должна вот-вот завязаться между Францией и германскими народами, т. е. между двумя основными силами Западной Европы, наш выбор, мне кажется, уже сделан. Мы примем сторону Пруссии — неясно только, как мы будем понимать этот союз и какую роль себе в нем отведем… В действительности, единственное соображение, которое должно бы склонить нас в пользу Пруссии, состоит в том, что таким путем мы почти наверняка противопоставим себя Австрии… Австрия же, где сейчас будет ставиться и решаться вопрос славянства и Восточной Европы, т. е. вопрос будущего России, это та область, где нам прежде всего надлежит действовать. Именно сюда должны быть направлены все наши усилия, ибо здесь у нас личный интерес, и мы бы наилучшим образом воспользовались дракой на Западе, если бы не упустили предоставляющегося нам шанса крепко и надежно обосноваться в этой области, возвратив себе Галицию с цепью Карпат. — Вот ситуация, на которую «День»* мог бы и должен был бы пролить яркий свет. — Не прискорбно ли, что единственная национальная доктрина, заимствованиями из которой питается теперь вся серьезная и разумная часть нашей печати, так сказать, замурована…

Засим от души жму руку твоему мужу и обнимаю тебя в ожидании твоего решения.

Петербург. 3 сентяб<ря 18>66

Что с вами делается, друг мой Алек<сандр> Ив<аныч>? и что, особливо, делается с Marie? Ваше упорное молчание меня смущает и тревожит. Я невольно объясняю его усиленным нездоровьем Marie, а это самое грустное объяснение. — Я знаю от Делянова, что он уже, вслед за вашим письмом, известил вас по телеграфу о благоприятном решении министра, и следственно теперь не предстоит никаких препятствий к вашему переселению*. — Когда же вы полагаете приступить к делу? Вот что я очень желал бы знать положительно… Чтобы знать, когда, собственно, мне надо будет начать о вас тревожиться, т. е. все-таки за Marie, перемещения которой при данных условиях я столько же желаю, сколько и опасаюсь. — Надеюсь, что расставание ваше с Катк<овым> и Леонт<ьевым> будет мирное и любовное и что они примирятся, наконец, с мыслию вашего отпадения, как они ни старались выставить это отпадение в свете вашего окончательного нравственного падения, что было крайне наивно. — Есть же минуты страсти, когда и умные, и неумные люди становятся совершенно под один уровень.

В политическом мире теперь минутное затишье — скоро ли разразится буря и где? Это довольно трудно решить. Я не верю твердой решимости Наполеона возбудить во что бы ни стало восточный вопрос, да если бы он и хотел этого, то он не найдет сообщников, а без сообщников он ничего не предпримет. Наше положение улучшилось. Нашими правильными отношениями к Пруссии мы точно усвоили себе большую свободу действия.

Читали ли вы стихи Вяземского на Каткова?.. Здесь все друзья князя огорчены этою неуместною выходкою, и вот вам несколько строк, определивших экспромтом мое впечатление по этому случаю…* Вы можете их даже напечатать, где знаете, но только без подписи моего имени, а просто с инициалами Ф. Т.

Господь с вами.

Петербург. 7 октября <18>66

Благодарю вас, любезнейший Иван Сергеич, за добрые вести*. Мало вестей, которые могли бы порадовать меня более этих… Богам, может быть, приятно смотреть на человека, борющегося с несчастьем, но для нас, простых смертных, самое отрадное зрелище — это человек, действующий по призванию. — Впрочем, и тут без борьбы не обойдется… без этой упорной, нескончаемой борьбы с человеческою глупостью и предубеждениями…