Мы неустанно должны себе повторять, что следование какой-нибудь идее вопреки смыслу обязательно приводит на деле совершенно к тому же результату, что и сознательная измена… В особенности сейчас, когда перестают быть русскими, чтобы стать космополитами, а вместо этого неизбежно, фатально становятся поляками…

Безусловно, последние события по большей части фатальны. Однако не следует думать, что все теперь безвозвратно потеряно. — Прежде всего, принятая система поддерживается силой вещей, и даже если бы кто-нибудь у нас и хотел от нее отказаться (а этого и в мыслях нет, по крайней мере, у государя), наши враги вынудили бы нас сохранять ее и применять. Наши враги, особливо поляки, являются истинными творцами нашего будущего. — В настоящий момент действительность предоставляет нам двойное и все-таки недостаточно принимаемое во внимание доказательство тщетности человеческих усилий в истории — и вот каково это двойное доказательство: с одной стороны, Франция, чья суетливая политика создает у нее под боком два мощных организма, которым суждено разрастаться за ее счет, и с другой стороны, Россия, у чьих границ происходят два грандиозных распада, призванных способствовать ее развитию… и этот двойной результат противоположен тому, чего добивается каждая из двух упомянутых держав*.

Мы здесь устраиваем демонстрацию сочувствия кандиотам*, и хотя по форме она будет чересчур западной, — речь идет о большом бале в Дворянском собрании под покровительством императрицы, — суть на сей раз смягчит форму… Надеюсь, к тому же, что она послужит сигналом, который отзовется во всей России…

Но я вынужден прервать на этом свое письмо. За ним пришли. — У меня только и остается минутка, чтобы попросить тебя подробнее писать мне о своем состоянии, необычность которого меня немножко… сильно тревожит. Я по-прежнему полон решимости приехать к вам, но пока меня пугают ужасные холода.

Шлю самый дружеский привет твоему мужу. — Храни вас Бог… Рекомендую вам подателя сего письма, г-на Ведрова, человека благожелательного и ко мне расположенного.

Ф. Тютчев

Jeudi

Inutile de vous dire, mon Prince, combien j’ai 'et'e contrari'e de l’honneur inopportun qui vient me frustrer de votre invitation…* Veuillez, de gr^ace, faire parvenir cet aveu `a qui de droit…* Je puis, n’est-ce pas, compter sur un prochain d'edommagement? — mais pas pour demain, toutefois, dont je ne puis plus disposer…

Me permettriez vous, mon Prince, de vous exprimer un voeu? — Plus je r'efl'echis `a la pi`ece si remarquable, dont vous avez bien voulu me faire la lecture ce matin, plus je me persuade de quelle utilit'e et de quelle importance elle serait pour nous, si elle 'etait rendue publique… Il ne faut pas s’y tromper… Cette pi`ece a une bien autre port'ee que celle d’un acte diplomatique. Elle touche au fond m^eme de notre situation vis-`a-vis de l’Europe, et elle le fait d’une mani`ere admirable…* En m^eme temps qu’elle donnerait une grande satisfaction au sentiment national, elle ne manquerait pas de nous rallier tout ce qu’il y a de plus 'eclair'e et de plus sagement lib'eral dans les tendances de l’opinion `a l’'etranger contre notre v'eritable ennemi personnel qui est la Cour de Rome — aujourd’hui, comme toujours…

Et puis — pourquoi ne le dirai-je pas? — cette publication ne ferait qu’ajouter `a l’autorit'e de votre influence personnelle qui est — dans le moment donn'e — notre force la plus r'eelle et la plus efficace vis-`a-vis de l’'etranger.

De gr^ace, mon Prince, pensez-y.

Mille hommages.

Ф. Тютчев

Четверг

Нечего и говорить вам, князь, как я был раздосадован несвоевременной честью, лишившей меня удовольствия явиться на ваш зов…* Соблаговолите, умоляю вас, передать это признание особе, до коей оно касается…* Я ведь могу, не правда ли, рассчитывать на то, что этот ущерб будет мне вскорости возмещен? — но только не завтра, так как завтрашним днем я уже не располагаю.

Разрешите ли вы мне, князь, высказать вам одно пожелание? — Чем больше я думаю о том замечательном документе, который вы изволили прочесть мне сегодня утром, тем более осознаю, насколько полезно и важно было бы для нас предать его гласности… Не следует заблуждаться… Этот документ — не просто дипломатический акт. Он раскрывает самую суть нашего положения по отношению к Европе, и раскрывает великолепно…* Его обнародование не только дало бы повод для национальной гордости, но и непременно побудило бы все, что есть наиболее просвещенного и разумно либерального в течениях зарубежной мысли, объединиться с нами против нашего поистине заклятого врага, каковым является Римская курия — ныне и присно…

А потом — зачем скрывать? — обнародование это еще укрепило бы ваш личный авторитет, который — в данный момент — есть самая реальная и самая действенная наша сила в противостоянии с заграницей.

Бога ради, князь, подумайте об этом.

Усердно кланяюсь.

Ф. Тютчев

С.-Петерб<ург>. 5-ое генваря <18>67

Поздравляю вас от души с появлением «Москвы». Пошли ей Господь Бог долгое, долгое — и если не совершенно мирное, то, по кр<айней> мере, не слишком бурное житие*. Созвездия довольно благоприятны — новый председатель Совета Гл<авного> упр<авления> Похвиснев оказывается человеком рассудительным и самостоятельным*. С этим можно будет жить.

По делам внешней политики сверх того, что вам известно из газет, особенно интересного сообщить вам не имею, кроме одного факта, о котором я узнал только вчера, — это предложение, сделанное Бейстом, о пересмотре, в нашу пользу, Парижского трактата*. Не думаю, чтобы эта выходка была бы вызвана нами, — и желательно очень, чтобы, нашего достоинства ради, мы не придавали ей особенного значения. Мы не можем и не должны признавать за Европою права определять для России, какое место ей принадлежит занять на Востоке. — По несчастию, мы этого и сами, в собственном нашем сознании, определить не умеем — не только в правит<ельственной> среде, но даже и в печати. И вот почему статья Соловьева о Восточном вопросе — будь она чем-либо другим, как не выражением его личного мнения, — мне показалась бы крайне удовлетворительною*. — Нет, далеко не таковы отношения России к Греко-Славянскому миру. Тут дело не в одном сопоставлении частей (juxta positio), а в живой, взаимной, органической связи одного целого. — Вообще пора бы нашей печати, как силе чисто нравственной, менее дипломатически относиться к вопросу — и, пользуясь своею фактическою безответственностью, прямо и положительно заявить исторический лозунг всего этого дела.