Она подняла голову и посмотрела ему в лицо. Сняла шляпку и, вертя ее в руках, проговорила:

–  Чтобы забрать ребенка. Ты сам знаешь зачем.

Маколи презрительно ухмыльнулся.

–  Я говорю правду, - вспыхнула Маргарет.
– Девочка - моя, она должна жить у меня.

–  И ты отправилась за тридевять земель выкрасть ее… стибрить, как последняя воровка?

–  Это ты так сделал. Ты ее украл. Или ты уже забыл тот вечер?

–  Забыл? Нет, не забыл, - сказал Маколи.
– Каждый раз, как вспомню, так и вижу - все как на картинке.

От ярости у Маргарет дрожали губы. Глаза смотрели с ненавистью, холодно и жестко. Страх - и неподдельный, и напускной - испарился, она уже не пыталась обуздать и скрыть свою враждебность.

–  Ах, конечно, - фыркнула она.
– Ты такой чистый, такой невинный. Просто святой.

Маколи встал, и на мгновение она застыла в страхе. Он прикрыл Пострела стеганым одеялом. Затем подошел к Маргарет и в упор глянул ей в лицо.

–  Слушай, - сказал он негромко, но с холодным гневом.
– Я не святой. Уж кто-кто, а я не лезу в святые. Женщины у меня были. По всей стране, от побережья и до побережья. Я не евнух, не увечный и перестал иметь с ними дела, не оттого, что больше не способен. Но я твой муж, я с тобой связан - вот в чем дело.

–  Да ну!
– воскликнула она с издевкой.
– Уж не хочешь ли ты меня убедить, что все те месяцы, когда ты не жил дома, ты не спал с другими женщинами?

–  Да. Простофиля, каких свет не видел, верно?

–  Нахал ты… надо же так бессовестно врать! Ты что думаешь, я совсем дура?

–  Я стал твоим мужем и был верен тебе, - мрачно и сурово повторил Маколи.
– За все эти пять лет я не притронулся к другой женщине.

–  О, это просто чудо! Волшебная сказка! Оповести о своем подвиге весь свет. Ты, наверное, страшно собою гордишься.

Ее сарказм нисколько не задел его.

–  Горжусь, - ответил он.
– Я считал, мы хорошая пара. Ты меня устраивала.

–  Ну еще бы, - огрызнулась она дрожащим от ярости голосом.
– Ясное дело, устраивала. Ты развлекался, а я, как рабыня, взвалила на себя всю грязную работу. Захочется тебе домой - тебя есть кому встретить. Приспичит - есть с кем переспать. Ты себе разгуливал, а на мне держалось все хозяйство.

–  Но я должен был работать. А тебя я хотел всегда.

–  На свой лад. И на твоих условиях. Только так ты меня и хотел.

Он вспыхнул, но взял себя в руки.

–  Я посылал тебе деньги. Я содержал тебя. Этого ты не можешь отрицать. Тебе хватало на кино, на наряды. Голодной тоже не сидела. Никогда не оставалась без гроша. Я был кормильцем семьи.

–  А как же иначе? Это не заслуга, а обязанность каждого.

Его на миг ошеломила нелогичность ее ответа.

–  Обязанность?
– переспросил он.
– Но, значит, и ты была обязана заслужить все это.

Она взглянула на него с насмешливой жалостью, словно ее забавлял его наивный эгоизм.

–  Чек каждую неделю - и я должна быть благодарна? Ты считаешь, этого достаточно?
– Ее гнев прорвался наконец со всей силой.
– А ты знаешь, сколько времени я была твоей женой? Знаешь?

Он не мог придумать, что ответить, он лишь понимал, что в этой вспышке жгучей злобы нашла выход вся ее обида.

–  Так вот, слушай, - сказала она.
– Шесть месяцев. Из пяти лет только полгода я была твоей женой. Нравится тебе такая семейная жизнь?
– Он промолчал.
– А тебе это и в голову не приходило, верно? Пробыл дома три-четыре дня и снова в путь. А я считала эти дни. Времени у меня хватало. Считала, складывала. Шесть месяцев! И ты еще удивляешься, чем я недовольна?

–  Если тебе и впрямь жилось так плохо, как я мог догадаться - ты не показывала вида.

–  Не так уж не показывала. Сколько раз я тебя просила найти такую работу, чтобы мы могли жить вместе. А ты либо отшучивался, либо злился - мол, в городе ты торчать не намерен, а сколько раз я писала тебе, как мне хочется, чтобы мы жили вместе, и упрашивала устроиться на постоянное место.

–  Верно, - буркнул Маколи, сдаваясь, - может, и упрашивала. Даже допускаю, я был виноват. Но все равно из-за таких вещей семью не разбивают.

–  Да ну? Это ты так считаешь.

Он так не считал. Он знал, что семьи разрушаются и по менее серьезным причинам. Но он должен был побороть свое чувство вины, защититься, скрыв его от Маргарет. От унижения у него ныло сердце. Так же остро оно ныло у него в ту ночь, когда он, узнав об ее измене, вдруг вспомнил, потрясенный, как не раз готов был признать, что такое и впрямь может случиться, и случается с некоторыми людьми, и ломает их жизнь, и при этом ему не приходило в голову, что и он человек, и он тут же забывал о своих рассуждениях и не помышлял, что это может случиться с ним. Он сел и свернул сигарету.