Теперь мне всё равно, что вокруг меня, — воды ли Карибов или подлёдные течения Норвежского моря.

Я словно замер на пределе терпения, на грани восприятия температур, реалий и ощущений.

И пройду всё, что бы там ни было.

Спасибо, Учитель Лонг… Тебя давно нет, но переданный мне тобою в дар Сад живёт…

…Эти глубины потрясали. Создавшая их природа знала толк в строгой красоте. И я нередко ловил себя на мысли, что как же жаль, что у меня нет для них освещения, а ущербный «свет» "визора" лишь усугублял эти ощущения.

Едва нырнув и пройдя около метра в глубину, я неожиданно для самого себя оказался ни много ни мало в подводных пещерах. Неимоверные размеры которых не шли ни в какое сравнение с тем, что я ожидал увидеть…

Ну, затопленные естественные шахты с низкими потолками, ну очередные ярусы коридоров, которые были сданы воде…

Но никак не это. Так вот о каких "водоносных пластах" умничали тогда те глупцы…

Видели бы, знали бы точно, что здесь на самом деле…

Насколько мне хватало глаз, всюду была вода.

Зеленоватая в свете эффекта ПНВ, и прозрачная до того, что я иногда видел проплывающее подо мною дно.

Не берусь судить, на какой же глубине оно окончательно залегало, но уж никак не меньше ста двадцати — ста пятидесяти метров. Это я говорю о тех местах, которые я мог разглядеть.

Всё остальное уходило за пределы возможностей прибора. Иногда мне навстречу попадались своего рода сталагмиты, — огромные колонны, вырастающие утолщениями из видимого дна, и своей более тонкой вершиной будто поддерживающие свод.

На моё счастье, здесь, как я и надеялся, оказалось полно всякого рода пустот, в которых за тысячелетия скопился чистейший, не тронутый тлетворным ядом цивилизации, воздух. И я почти помещался туда вместе торчащим из воды носом, делал в нём передышки, чтобы снова плыть дальше. Держась за баул и толкая его перед собою.

Да, я толкал его, как чокнутый Сизиф свой потный от его усердия камень…, но одновременно он очень облегчал мне задачу. Хрен его знает, сколько б я без него тут вообще продержался.

Верёвка моя давно кончилась, и я после некоторого колебания, — плыть дальше или повернуть, пока не поздно? — расстался со своею спутницей. То есть, объясняю, — бросил её к чёртовой матери.

Ей в этих дворцах Воды делать было нечего. Её жалкие семьдесят метров были просто смешны перед этими просторами.

Куда я плыл, — этого не мог сказать себе даже я сам.

Странное чувство владело мною.

Когда я нырнул, оказалось, что нижняя часть горловины шхеры не примыкает ни к какой из возможных стен или чего-то там ещё. Она просто обрывалась в воде, как маленькая дырочка в огромной пожарной ёмкости. А где были её горизонты — неведомо. Признаться, я поначалу растерялся. Кругом вода, и куда плыть — непонятно.

Куда ни оглянись, всюду одна и та же картина, — картина безбрежного подземного озера.

После минуты робкого оглядывания под водой я даже вынырнул назад.

Какими милыми и родными показались мне скобы над моей головою!

За возможность взлететь по ним наверх я, кажется, мог бы отдать не только своё, но и соседнее царство!

Когда человек на земле, даже в самом густом лесу, у него есть ориентиры. И это, тем не менее, не уменьшает его паники, хотя там куда больше шансов выйти к жилью, к реке, дороге или железнодорожному полотну в среднем в течение семи-двенадцати часов.

Ну, если уж совсем идиот и тупо прёшься некоторое время, то всё равно придёшь куда-либо, потому как при ходьбе без чётких ориентиров человек постепенно и устойчиво забирает вправо. Это диктует ему его мозг.

Перебираясь через завалы, ручьи и прочие препятствия, путник понемногу корректирует процесс ходьбы. И по истечении восемнадцати, ну двадцати часов припрётся в чью-нибудь глухую деревеньку, где его приютят, а по утру за сотню отвезут на кляче на станцию.

Это я говорю о горожанине среднестатистической тупости, которого угораздило в поисках впечатлений забраться с краю в уральскую или сибирскую тайгу.

В Подмосковье ж поиграть в Робинзона шансы вообще невелики, — через час наткнёшься либо на грибников, либо на дачи.

А то и вовсе вылезешь, весь в репяхах и грязи, где-нибудь в Хамовниках.

И плакала жажда приключений.

В тундре будет посложнее. Там гнус, болота и немногочисленные чумы каюров, снующих туда-сюда без остановки. То на охоту, то за стадом, то в район за водкой…

Поди, поищи одни и поймай других.

Но что может сравниться с безграничностью и полным отсутствием чувства направления, как глубины вод, снежные и песчаные пустыни?