Шрифт:
«Не забыть ввести деталь… Чепель – маленький сексуальный зверек. Следователь Чепель хочет быть героем, но у него, к сожалению, все время эрегирован член…И это создает определенные неудобства…»
Марина улыбнулась удачной находке.
«Однако он долбит, как сумасшедший… Интересно, есть у него какая-нибудь девушка для сексуальных упражнений?»
– Тебе не говорила мама, Чепель?
– Что?
– Что ты не должен затеряться в огромном и опасном мире женщин, мой мальчик… Мой маленький сексуальный зверек…
– А что в них опасного?
– Они громко писают. Ты знаешь это? Они писают как кобылицы. Ты слышал, как писают кобылицы?
– Мужчины тоже громко.
– Не имеет никакого значения, как писают мужчины, Чепель. А вот как писают женщины, имеет.
– Никогда не думал.
– Нам снова надо отдохнуть… Заодно ты послушаешь, как громко писают кобылицы… Ну и… Тебе еще надо немножко пожить, Чепель…
Она довольно грубо отстраняет его от себя и они, позвякивая цепями, отправляются в туалет – «скованные одной цепью». Чепель остается за неплотно прикрытой дверью.
– Этого еще не видел никто, Виктор. И не слышал. Только ты. Я тебе доверила перед смертью звуки испражняющихся кобылиц.
Девять дней Бормана отметили как положено, в кругу родственников. Марина Трегубова сидела-молчала, выпила полстакана воды…
Ну, а назавтра мужики ближе к вечеру все съехались к Кадровику, чтобы проводить в последний путь товарища куда душевнее.
Правда, предбанник у него маловат, но как-то все свыклись уже.
Стол завален пищей, много водки. Перед прощанием, заглядывают «девочки»:
– Мальчики, пока-пока!
Друзья сидят полукругом, положив руки на плечи друг друга, поют… Мужское братство, довольно стройный хор, по крайней мере, душевный точно.
Черный ворон,Ты не вейсяНад моею головой…Прервались, вразнобой долдонят:
– Ну ладно, давай за товарища Бормана!
После стопки Кадровик мечтательно произносит:
– Да, круто я взлетел. ФСБ теперь у меня в правом кармане, сам Трегубов – в левом… Бля буду, жизнь удалась!
– Ну, как было, расскажи… – в который раз любопытствует Амфитамин.
Воняло, понятно, дешево завидует (он такой всегда – горбатого только могила исправит):
– Перспективы, сцуко! Как в сказке! Нефтянку подгребешь, судостроение…
– Так, когда это было? Борман еще дней пять был как жив… – ударяется в незатейливые воспоминания Кадровик. – Она бестия, настоящая бестия – Мариночка Сергеевна! Посадила меня за компьютер и сказала: Алексей, ты должен почитать вот это место из моего нового романа.
– Писательница!
– Ну, я читаю… – Он понижает голос. – У нее там написано, значит… Ребята в Кремле хотят опереться на надежного человека в бизнес-кругах. Мол, заварушка предстоит крупная. Очень крупная. И для этого одной красотке надо выйти замуж за крупного солидного человека… Из наших, значит, кругов.
Семик не понял:
– А Бормана куда?
Амфитамин наполняется желчью:
– Он ведь женился на ней – и здороваться перестал.
– Ну, да! – подхватывает Темик. – Мол, один буду дела с Трегубовой вертеть.
Семик вторит:
– А мы ему простили такой анекдот…
Кадровик, помолчав, вносит ясность:
– Нет, Семик, не простили. Не все прощает Кадровик. Мариночка Сергеевна сказала: ты, Алексей, должен подумать, красиво это написано или некрасиво. Ну, чтобы я мнение свое высказал…
Кадровик нехорошо хихикнул:
– … о художественных достоинствах, о слоге… Сказала, подумай до завтра.
Воняло тупит как ребенок:
– Ну, ты и высказал! Мнение свое… Художественное…
– А чего там было написано? – спрашивает Темик.
– Было написано, что перед тем, как выйти замуж, красотка очень мечтает остаться вдовой.
Все в хохот.
– Вдовой? Вдовой, значит? Хитро!
Воняла тупо уссывается больше всех:
– Вот и осталась! Туда и дорога ему, любимому товарищу партайгеноссе! Оторвался от коллектива.
Кадровик поднимает руку для тишины.
– В конце июня, значит, свадьба намечена. А пока помянем партайгеноссе… Давно этот женишок мне не нравился. Пидар был, короче…
Гул одобрения за столом: