— Ну, слава богу! — сказал он ласково. — Как же так можно, Дмитрий Алексеевич! Хорошо, все так обошлось, а то вот сосед ваш, Арнольд Павлович…

Малянов подскочил на тахте, большой тряпичный тампон, который покоился у него на лбу, упал на брюки, и Малянов с ненавистью отбросил его в сторону.

— Да лежите вы! — уже с некоторым раздражением сказал горбатый. — Никто же его не хотел, ей-богу… Вы вот тоже, чуть из окна не высигнули… А потом бы началось… Эх, нервы, нервы…

— Ты откуда взялся? — мрачно спросил Малянов, укладываясь на подушку и придерживая ладонью разбитый лоб.

— Я?

— Да, ты! — прохрипел Малянов и стал смотреть в сторону.

— Вот с этого и надо было начинать, а не драться… А вы подумайте…

— Не знаю… — произнес Малянов с трудом. — Либо из-за бугра, либо из тюряги.

— А вы не можете себе представить, что вашей работой может интересоваться еще кто-то?

— При чем тут моя работа? — буркнул Малянов. — Денег у меня нет, золота тоже. Выпивка вот есть… В холодильнике. Так что давай и проваливай.

Малянов взглянул на рыжего и вдруг снова разозлился:

— Вот дерьмо! — сказал он и повернулся к стене.

— Послушайте! — снова сказал рыжий миролюбиво. — Я ведь не шпион и не жулик и, если говорить серьезно, в некотором роде даже и не человек…

Помолчали. Малянов медленно повернулся на боку и уставился на рыжего…

Малянов с перевязанной головой ходил по разгромленной комнате, а рыжий сидел на тахте и смотрел, как Малянов ходит…

— Статистический выброс! — выкрикнул Малянов. — Им… видите ли, не нравится. Энтропия их, видите ли, не устраивает! Обеспокоены они! — Малянов сделал неприличный жест рукой. — Вот вам! Просек?!

Он замолчал. Молчал и рыжий, разглядывая, как Малянов меряет шагами комнату.

— Значит, как я понял, мне нужно бросить свою работу, материалы сжечь…

— Почему сжечь? — спросил рыжий. — Можете не сжигать. Они в таком виде все равно никому не нужны. К счастью, еще время не настало. Просто не работать, и всё.

— Значит, не будет ни дурацких телефонных звонков, ни землетрясений, ни баб этих… — Малянов кивнул в сторону Петькиной комнаты. — А будет, значит, благодать и пост директора?

— В ближайшей перспективе, в ближайшей перспективе, — предостерегающе поднял палец рыжий.

— А если я буду работать дальше… — продолжал Малянов, — то тогда…

— Тогда мы будем вынуждены применить меры третьей ступени.

— Как к соседу, так? — быстро спросил Малянов.

— Н-нет… — впервые поморщился рыжий. — Это, так сказать, упущение, потеря контроля… Мы этим не пользуемся.

— Не пользуетесь! — всплеснул руками Малянов. — Вот спасибочки! Дай я тебя за это поцелую, котик мой! Чтоб ты сдох! Холера!

— Мы не умираем, — сказал рыжий обиженно. — Поэтому ваша ирония неуместна…

— А что уместно? — завопил Малянов. — Ну что вы можете еще придумать?! Ну, еще одну бабу прислать? Дверь заклинить? Кран испортить? А то, над чем я пятый год сижу, значит, побоку?! Это мои-то интегральчики, полости мои — побоку?! Да что ты мне предлагаешь, гнида? — Малянов был страшен. — Да тебя собственными руками…

В дверь позвонили.

— Идите, откройте, — сказал рыжий. — Идите, идите… Это наше, так сказать, последнее предупреждение, а там уж пеняйте на себя…

— А вот это видал? — Малянов сложил огромный кукиш и покрутил его перед носом рыжего. — Видал, говорю?

Рыжий укоризненно поглядел на Малянова и разлегся навзничь на тахте, подложив под голову руки. В дверь снова позвонили.

— Трусите, милейший? — поинтересовался рыжий.

— Вот сволочь, — сказал Малянов и вышел в прихожую.

Звонок зазвонил снова настойчиво и требовательно. Малянов подумал, огляделся, потом решительно распахнул дверь кладовой и с грохотом выволок оттуда тяжелый деревянный ящик. Звонок трезвонил, не умолкая. Малянов тем временем извлек из ящика здоровенную «шведку», взвесил ее на руке и подошел к двери. Едва он дотронулся до замка, как дверь с треском распахнулась.

Малянов отступил на шаг и замахнулся шведкой.

Длинные рычаги ключа лязгнули, шведка застыла в воздухе.

Лицо Малянова вытянулось. Он откашлялся и опустил руку — перед ним на площадке стоял мальчик лет пяти.

На мальчике были трогательные короткие штанишки с поперечной лямочкой на груди, как носили в сороковые или пятидесятые годы… И в принципе мальчишка производил впечатление какого-то «довоенного» или «сразу послевоенного» ребенка… Стрижка наголо только дополняла это впечатление. А в остальном это был мальчик, как мальчик…