— Ну, положим, не ты ее… — пожал плечами Вечеровский. — Ты что, недоволен, что я притащил Глухова? Я могу его назад отправить.

— Да черт с ним, с Глуховым… Просто противно…

И вот все они сидели и молчали. Прихлебывали остывший чай: Малянов, Вечеровский и Глухов. На тахте, укрытый пледом, спал мальчик. Глухов, удивительно уютный, маленький, тощенький, курносый, с красноватыми глазками за толстыми стеклами старомодных очков, отставил чашку и потер руки.

— Нет, — сказал он, — нет-нет. Ничего подобного со мной не было, да и не могло быть! Помилуйте, я даже представить себе такого не могу! По-моему, вам все-таки надо заявить в милицию…

Глухов отхлебнул из чашки и опять потер руки.

— Владлен Семенович! А может быть, ваша тема? — спросил Малянов.

— Да нет, ну что вы… — замялся Глухов. — К вам это не имеет никакого отношения… И к этому вашему… соседу тоже… «Культурное влияние Японии на Микронезию». Опыт, так сказать, количественного и качественного анализа.

— Но ведь, насколько я помню, ваша странная болезнь… — вставил Вечеровский вежливо.

— Нет, товарищи, вы это зря, — заулыбался Глухов. — У меня никаких выбросов быть не может. Я ведь человек, так сказать, обыкновенный. Детективы в автобусе, цейлонский чай, стопочка водки, но в меру, заметьте, в меру…

— Я, знаете, тоже не алкоголик, — надулся Малянов.

.— Ну что вы! Я ничего подобного… Была, конечно, аллергия. Но аллергия, знаете ли, нынче болезнь века. А от вас, Филипп Павлович, я этого просто не ожидал! Мне, конечно, было интересно, но как-то это всё… Так что, извините, могу только посочувствовать… к счастью…

Все молчали. В стоящих через дорогу домах горело расплавленное золото окон, серпик молодой луны висел в темно-синем небе, с улицы доносилось отчетливое сухое потрескивание — должно быть, остывал раскалившийся за день шифер…

Малянов встал и подошел к окну.

— Извините, Владлен Семенович! Удивляюсь я тебе, Фил…

Глухов кашлянул и позвенел ложечкой в стакане.

Малянов посмотрел на Вечеровского. Тот, как всегда до отвращения элегантный, сидел в кресле и внимательно изучал ногти на правой руке.

И Глухов тоже посмотрел на Вечеровского напряженно, выжидающе.

— Я полагаю, — после некоторого раздумья произнес Вечеровский, — что гипотеза внеземной цивилизации или сверхцивилизации, несмотря на всю ее неправдоподобность, вполне логична, тем более, что ее посланцы налицо. — Вечеровский посмотрел на мирно спящего мальчика. — Другой вопрос, почему уж так им не понравились наши исследования, то есть твои и Снегового… Не знаю. Может быть, вы им наступили на любимую мозоль. Но дело не в этом.

— Фил, ты же умный человек, биофизик, мать твою!.. Мировая величина, из-за границы не вылазишь… — Малянов запнулся. Нависла неловкая пауза, и только тихо посапывал на тахте спящий мальчик.

— Ну что ты хочешь этим сказать? — спокойно спросил Вечеровский.

— Что сказать? — пожал плечами Малянов. — Что сказать… Да я не о том… Просто какая это сверхцивилизация с бабами, звонками, посылками… Снегового допекли… Тут одной банки тухлых консервов хватит, а я вот жру, как удав, и ничего…

— Логично, — тихо сказал Вечеровский. — Хотя измерять внечеловеческую целесообразность человеческими мерилами трудно и глупо… Ну, например, с точки зрения комара? Ты ведь его убиваешь с такой силой, которой хватило бы, чтобы убить всех комаров в округе. Или вспомни сказочку про медведя, который хотел перебить рой пчел…

Вечеровский подошел к телевизору и механически повернул ручку, потом уселся в кресло и, наклонившись вперед, стал смотреть в экран.

Экран телевизора засветился, и на нем возникло тусклое, словно телевизор принимал побочный канал, изображение: по футбольному полю бегали молодые люди, пытаясь сорвать со своих сотоварищей одежду. Судя по нелепым костюмам и коротким прическам, события эти относились к концу тридцатых или началу сороковых годов. Звука, конечно, не было.

То и дело на экране возникали перекошенные лица соревнующихся или, скорее, играющих — все-таки, похоже, это была какая-то дурацкая жестокая игра, — иногда кому-то удавалось оторвать от соперника рукав или клок рубахи, но происходило такое редко, и потому вся затея выглядела вялой, бессмысленной и глупой — ни улыбок, ни азарта.

— Да выключи ты его к чертовой матери! — истерически завизжал Малянов. — Господи! Ну что это за чушь такая!

— Видимо, от соседей залетело, — сказал Глухов равнодушно. — У меня тоже часто какую-то галиматью берет, без звука, так, одно изображение.

Вечеровский медленно поднялся и, выдернув шнур из розетки, снова уселся.

— Я тут вспомнил одну болгарскую картину… «Дракон», кажется, называется, телевизионный такой фильм, короткометражный… Инопланетянин, так сказать, в роли дракона, кино, собственно, не очень, но вот речь там тоже шла о достоинстве, о достоинстве человечества, то есть конкретно о нашем с вами достоинстве. — Он помедлил. — Либо он отдаст дракону невесту, либо человечеству придет конец… Такая вот проверка…

— Да-а-а… Хороша проверочка! — покачал головой Глухов. — А сосед-то ваш застрелился… Правда, может быть…