Некоторое время Кожемяка сидел тихо, прислушиваясь к своим ощущениям. Не обнаружив сколько-нибудь существенного недомогания, Никита просиял.

— Пейте, — разрешил он, — со мной вроде как все в порядке!

В его желудке громко заурчало. Кожемяка испугано покосился на собственный живот и продолжил:

— Но поносом будем вместе маяться!

— От этой хвори у меня травки найдутся! — весело ответил Морозко, тряхнув заплечным мешком, который он не бросил даже покидая в спешке обреченное судно.

— Налетай! — вновь повеселел Кожемяка, зачерпывая ладошками мутную жижу.

Как долго они брели по этой серой выжженной равнине, определить было невозможно. День здесь никогда не сменял ночь, а черное навье солнце, изредка выглядывавшее из-за плотной пелены грозовых облаков, никогда не закатывалось. Пройденные под землей версты давали о себе знать: парни еще держались, а вот старик начал сдавать. Все чаще и чаще присаживался он отдохнуть на пыльную землю. Всякий раз парни терпеливо ждали, пока волхв восстановит силы. Морозко даже отдал ему свой посох, с которым не расставался с самой смерти Силивеста.

— Ладный посох! — сказал Алатан. — В нем сила чувствуется! Жаль, мой посох пропал, — сокрушался старик, — он хоть и не столь хорош, но без него я как без рук!

На одном из привалов путников окружили несколько неприкаянных душ. Парни с изумлением рассматривали прозрачные невесомые тела. Души что-то шептали на незнакомых языках, жалобно стонали и просительно протягивали руки.

— Чего это они? — не выдержав, спросил Кожемяка.

— Крови просят! — пояснил волхв. — Хотят вместе с ней вновь почувствовать дыхание жизни.

Никита замахал руками, размазывая и без того зыбкие очертания духов:

— А ну брысь отсюда попрошайки! Нету у нас дармовой крови!

Духи, обиженно вздыхая, разлетелись в разные стороны и больше не приставали. Пройденные версты были похожи одна на другую как близняшки. Морозко взялся было для разнообразия считать шаги, но быстро плюнул на это дело. Наконец когда путники уже совсем потеряли надежду когда-нибудь пересечь эту однообразную безжизненную равнину, её неожиданно пересек бурный водный поток.

— Речка! — изумленно воскликнул Морозко.

Река появилась так внезапно, что путники ошеломленно глядели друг на друга не веря глазам.

— Ну, хоть умоемся! — обрадовано воскликнул Кожемяка, его глаза весело блеснули на чумазом лице.

Он быстро стянул через голову грязную рубаху и бросил её на землю.

— Не смей! — вдруг резко остановил собравшегося окунуться Никиту Алатан.

Парень вопросительно посмотрел на старика. Волхв осторожно, чтобы не оцарапаться, отломил ветку узловатого шипастого деревца, росшего на берегу, и опустил его в воду. Дерево моментально обуглилось, в воздух взвился легкий дымок. Старик вытащил ветку из воды, на её почерневшем кончике плясал маленький веселый огонек.

— Ну как, — спросил волхв, помахивая дымящейся веткой, — купаться больше не тянет?

— Не-а! — промычал Кожемяка.

— Не забывайте, сынки, где мы! — наставительно произнес волхв. — Это, — он указал на речушку, — один из притоков Смородины. Он слишком разбавлен простой водой, чтобы пылать огнем, но все-таки кой чего может!

Он вновь помахал перед чумазыми лицами тлеющей веткой.

— Ты, Алатан, вот что скажи, — обратился к старику Морозко, — как на тот берег перебираться будем?

— Здесь нам точно не перебраться, — согласился Кожемяка, — сгорим!

— Пойдем вверх по течению, — решил старик, — возможно, встретим пороги. А там поглядим.

— Смотрите! Смотрите! — истошно завопил Кожемяка, глянув мельком на реку. — Корабль! И ничего, не горит!

— Нагльфар! — изумленно прошептал Алатан. — Не думал, что придется увидеть его собственными глазами! Судно сделано из ногтей мертвецов, — пояснил он парням, — сцепленных вместе особой магией! Поэтому ему не страшен даже огненный поток!

— Это ж сколько нужно ногтей насобирать? — изумился Кожемяка. — Кораблик-то не маленький!

На судне тем временем заметили путников. До берега донеслись обрывки команд, которые отдавал стоящий на корме пузатый великан. Судно повернулось носом к путникам и начало стремительно приближаться. Ветер полоскал истлевшие лоскуты парусов, натужно скрипели в уключинах резные весла. Великан, перебравшись с кормы на нос, покрикивал на гребцов, заставляя их пошевеливаться.

— Это хримтурс Хрюм — предводитель мертвого воинства, — произнес старик. — Боюсь, что нам не сдобровать…