Шрифт:
Тем временем люди прямо-таки сплошным потоком текли из бункера. В бункере прошел слух о том, что русские никого и пальцем не трогают. Старый мужчина с морщинистым лицом, опиравшийся на деревянные костыли, попросил покурить. Солдат протянул ему самокрутку.
С грузовика, стоявшего рядом, подали помятую алюминиевую кружку, которая переходила из рук в руки. Каждый, кто пил из нее, будь то мужчина или женщина, солдат или офицер, казалось, напивались так, как будто в последующие дни им уже не дадут ни капли воды. Недалеко от машины стояла бедно одетая женщина с детской коляской, в которой пищал маленький ребенок, а мальчик и девочка в изорванных ботинках и заплатанной одежде выжидающе держались около коляски. Увидев их, из башни танка высунулся молодой солдат и протянул женщине хлеб и банку консервов.
— Да, это же так много! — удивленно воскликнул мальчик и показал рукой на танкиста с плоским, коричневым лицом и слегка раскосыми глазами. — Посмотри-ка, — толкнул он свою сестру, — с русскими и монголы есть!
— Да угомонись ты, наконец!.. — Мать дала сыну подзатрещину и кивком головы поблагодарила танкиста.
Тот, видимо, ничего не понял, он лишь улыбнулся во весь рот и сразу же исчез в люке башни, но через секунду снова показался с банкой консервов, которую он тоже отдал женщине.
— Спасибо, господин офицер! — по-немецки поблагодарила женщина.
По соседней улице, асфальтовое покрытие которой было изуродовано обгорелыми выбоинами, проходила длинная колонна самоходок. Широкие цепи гусениц гремели и бряцали. На броне самоходок сидели пехотинцы. Все они были в касках, а накинутые на плечи плащ-палатки развевались на ветру. Оставляя позади себя голубоватый шлейф выхлопных газов, проехал, несколько растянувшись, целый батальон. Сидевшие на броне солдаты казались бодрыми и отдохнувшими. Сбоку от дороги прошли связисты с большими катушками провода за спиной и полевыми телефонами в руках. Они тяжело ступали по земле и неспешно прокладывали тонкий провод.
Выпросив у солдат кусок черного хлеба, Джонни жадно проглотил его, а затем запил из фляжки сладким чаем. Он уже чувствовал себя в полной безопасности, как и в те дни, когда жил в советском медсанбате.
Как только Джонни узнал, что больший из бункеров имеет еще один выход, по всей вероятности с другой стороны, он распрощался с доброжелательными солдатами.
Он перебрался через огневую позицию немецкой артиллерии, все пушки на которой были разбиты в пух и прах, обошел советский танк, одна гусеница которого была разорвана. Экипаж занимался заменой поврежденного звена цепи. Тяжелые, металлические удары раздавались из-под тяжелого молота.
Тем временем группа пленных гитлеровцев так разрослась, что ее уже трудно было окинуть взглядом. Джонни увидел здесь формы самых различных цветов: защитные, серые, голубые, черные и несколько коричневых. Большинство пленных сидело на земле.
И вдруг Джонни остолбенел. Из ворот бункера выходила женщина, очень высокая и чрезвычайно худая. На ней было старое, черно-зеленое пальто. На голове у нее, как и у многих других женщин, была накручена шаль в виде тюрбана. Она осторожно, почти на ощупь, словно шла на ходулях, переставляла свои тонкие ноги. Женщина смотрела себе под ноги.
Мальчуган пошел за ней и наконец-таки догнал.
«Она ли это? Очевидно, так оно и есть?»
— Фрау Клат! — нерешительно позвал мальчик.
Женщина остановилась. Ее сухие пальцы впились в ручку старой хозяйственной сумки, которую она держала в руке, будто опасаясь, что ее кто-то может вырвать. Она тяжело дышала.
— Вы же фрау Клат?
— Что ты хочешь? — тихо прошептала она, а ее лицо начало как-то странно подергиваться.
— Я — Джонни. Иоганнес Бахман из флигеля. Нанни…
— Что с Нанни? — испуганно прошептала она, а ее глаза стали большими-большими.
— Успокойтесь. С ней ничего не случилось. У нее все в порядке, — поспешил успокоить ее Джонни.
Как оглушенная, женщина сделала еще несколько шагов. Джонни показалось, что она вот-вот может упасть. Он поспешил к ней.
Совершенно неожиданно фрау Клат опустилась на край тротуара и закрыла лицо руками. Озноб пробежал по ее телу.
«Это мать Нанни, — думал Джонни, — ее родная мать! — Но вскоре его радость сменилась грустью. — Сколько же забот доставил я своей матери? — мысленно спросил он себя. — Должно быть, и она выглядит нисколько не лучше?»
60
«Я не поверю этому!»
Фрау Клат кое-что знает.
Джонни отправляется на поиски матери.
— Я не поверю этому, — сказала вновь фрау Клат и сокрушенно покачала головой. — Нет, я не верю этому…
— И все же это правда, — настойчиво сказал Джонни и повторил, как он встретился с Нанни во дворе сгоревшего дома. Он рассказал о надписях на стене, о трудных и полных приключений хождениях по городу в поисках квартиры фрау Шнайдебах на Нойруппинерштрассе.