Тайна Густава раскрыта.

Повязка на ноге вся пропиталась грязью и слиплась. Она плотно прилипла к ране. Солдат снимал ее круг за кругом при помощи своего ножа. Потом озабоченно посмотрел на разбинтованное колено.

В этот момент растрепанная курица поспешно вылетела из сарая, пронзительно кудахтая. Ее вспугнул громкий стук и грохот разбитых кирпичей.

— Эй, приятели! — позвал чей-то звонкий голос из-за дочерна обгорелых стен.

Джонни был слишком слаб даже для того, чтобы испугаться. Он устало взглянул на пустой, развалившийся дверной проем. Но там никого не было видно.

— Покажись сперва ты, дружище! — крикнул Густав. Он старался говорить решительно и бодро, но голос его звучал хрипло.

Из дверей неуклюже вышел подросток. На нем была темно-синяя, перепачканная зимняя форма гитлерюгенда. Рукава слишком свободной гимнастерки он закатал, что придавало ему ухарский вид. На левом плече у него висел на ремне немецкий автомат, ствол которого угрожающе был направлен в сторону крыльца. Бледное лицо под лыжной шапочкой со сломанным козырьком, несмотря на строгость выражения, выглядело совсем по-детски.

— Что, любуетесь моим видом? — подчеркнуто небрежно спросил паренек, вразвалку подходя ближе.

— Видали и не таких, — ответил Густав.

Паренек ухмыльнулся, словно это была очень остроумная шутка. Его маленькие серые глаза оглядели все кругом и изучающе остановились на солдате.

— Я знаю, юный Зигфрид выглядел, конечно, куда более впечатляюще. Но и твоя физиономия не напоминает киноактера.

Голос Густава обрел привычную звучность, когда он сухо заметил в ответ:

— Пока я не собираюсь сниматься ни в каком фильме.

Паренек засмеялся.

— А ты, я вижу, за словом в карман не лезешь, — заметил он, подходя к крыльцу. Он снял с плеча автомат и, покачивая, держал в руке. Потом выпрямился, подтянулся: — Ну что же, познакомимся!

— С визитными карточками или без?

— Я серьезно, — сказал паренек.

— Тогда начинай, — пробурчал Густав. — Право первенства — молодым.

— Ладно, — ухмыляясь согласился тот и отвесил нарочитый поклон. — Позвольте представиться: Грилле. Имя довольно обычное, но, во всяком случае, настоящее немецкое, Гарольд Грилле. — Затем большим пальцем он указал на свои погоны: — К тому же ротенфюрер, значит, не в особенно высоком звании, боевая группа «Мюнхеберг». Ну, а ты?

— Канонир Фельгенхау, — не вставая, ответил Густав. — Густав Фельгенхау. Первый зенитный дивизион. — Он угрюмо добавил номер полка и своей батареи.

— А что вы тут делаете? — спросил парень, поднимая автомат и стирая пыль с прорези прицела и мушки.

— Ты же видишь, ухаживаю за мальчиком!

Паренек подошел ближе. При этом он все время держался чуть в стороне, чтобы одновременно видеть и солдата, и Джонни.

— Ай-я-яй, — сказал он, качая головой, — рана выглядит не лучшим образом. Гноится?

— Это не столь важно, — деловито ответил Густав, — видишь, все зажило. А колено распухло потому, что было очень туго затянуто.

— Надо как следует его охладить.

— Попробуй украсть грош из кармана у голого человека! Для того чтобы охладить, нужна вода. Может быть, у тебя есть хоть немного? — Солдат кивнул на обернутую войлоков флягу с завинчивающейся крышкой, висевшую на боку у паренька.

— Тут есть колодец, — ответил тот, указывая стволом своего автомата на середину двора. — Воды там хватит на добрую половину армии.

— Там вода отравлена, — пробормотал Густав, — ты туда сам-то заглядывал?

— Когда же? Я ведь только что пришел.

— Там плавают мертвые овцы. Их всех прикончили. Эти паршивые мерзавцы, будь они прокляты!

— Ты кого имеешь в виду? — понизив голос, прошипел парень.

Густав промолчал.

— Во всем должен быть свой резон, — уже спокойно заметил парень. — Или ты хочешь, чтобы все это досталось русским Иванам?

Солдат ничего не ответил, подтянул к себе рюкзак и стал в нем что-то искать. Джонни, старавшийся не пропустить ни одного слова из этого разговора, внимательно смотрел на своего друга. Капли пота застыли у него на лбу, он выглядел очень обеспокоенным.

— А где сейчас эти русские? — как бы между прочим поинтересовался Густав.

— Черт их знает, — ответил Гарольд Грилле и сплюнул в пыль. — Сегодня утром мы задали им перцу у Фалькенхагена, бои шли три дня подряд. Ну и бои были, скажу я вам!

И в нескольких словах, небрежно бросаемых сквозь зубы, он рассказал, что шестнадцатого апреля, рано утром, когда еще было совсем темно, у Кюстрина, с плацдарма на Одере, началось давно ожидаемое большое наступление Красной Армии с получасовым непрерывным артиллерийским налетом.