– Да, он его включил.

Вера чуть не подавилась от смеха.

– «Усилитель психоэмоциональной энергии», УПЭ сокращенно.

– Что? – изумилась я.

Верочка продолжала веселиться:

– Умора прямо, цирк в огнях. Наш Робертик говорит, что обладает редкостным даром воздействия на людей, считает себя Фрейдом, Карлом Роджерсом и Вирджинией Сатир в одном флаконе. Это он лично сконструировал тот аппаратик. Утверждает, что, когда его включает, сила «биотоков мозга» возрастает в десять раз. Наши хохочут, а парень всерьез… Тут такая пенка с этим агрегатом один разок приключилась! Хочешь поржать? Тогда расскажу.

– Сделай милость, – обрадовалась я и заказала еще мороженое.

– Ну так слушай, сейчас ухохочешься!

Аппарат Роберт сконструировал два года назад, еще учась в аспирантуре. Принес в консультацию и показал коллегам. Вообще-то сотрудники, не желая портить отношения с всесильной Софьей Модестовной, не слишком цеплялись к Астеру. Считали его городским сумасшедшим, но особо не обижали, справедливо полагая, что теща мигом разберется с теми, кто подтрунивает над зятем, но, когда Роберт установил аппарат, воткнул штепсель в розетку и завел про усиление эмоциональной энергии, все просто попадали на пол от хохота. И тут, словно по заказу, в комнате появилась мышь.

– Вот, – завопил обозленный Роберт, – сейчас все увидите: умри, грызун!

Хвостатая задергалась в конвульсиях и мигом скончалась. Сначала народ прибалдел, но потом Гоша Краснов сообразил, в чем дело. В консультации травили мышей, очевидно, одна из жертв и выбрала очень подходящий момент, чтобы торжественно скончаться на людях. Ничего мистического в ее кончине не было, но после того случая Роберт уверовал в себя, как во всесильного «энергетика».

– Уржаться, – хихикала Вера, – умереть не встать.

– Как же академик не видит, что представляет собой ее зять? – удивилась я. – Или она не слишком умна?

Вера потыкала ложечкой в быстро тающее мороженое.

– Видела, конечно. Софья Модестовна была отнюдь не дура. Только она ради своей доченьки ненаглядной старалась, хотя о мертвых плохо не говорят.

– Вы о Софье Модестовне?

– Нет, о Стаське.

– Это кто?

– Дочка Разуваевой, Настя. Ее все Стасей звали, мы с ней в одном институте учились, я, кстати, сейчас на пятый курс перешла, диплома пока нет, поэтому и сижу в регистратуре, но, как только получу корочки, сразу сяду в кабинет, и уж, поверьте, сумею лучше помочь людям, чем Роберт, хоть у меня и нет в кармане кандидатской диссертации.

– Почему вы говорите о жене Астера в прошедшем времени? – поинтересовалась я.

Вера помолчала.

– Она умерла.

Я сделала стойку, словно охотничья собака, почуявшая утку.

– Умерла? Такая молодая? Ее убили?

– Ага, – кивнула Вера. – Можно сказать, Роберт ее жизни лишил.

Я разинула рот. Ничего себе информация!

– Хотите, расскажу про них? – воодушевленно предложила девушка. – Такая история, прямо роман.

Я подозвала официантку, попросила еще мороженого, кофе, сигарет и обратилась в слух.

Анастасия Разуваева, или Стася, как предпочитали звать ее знакомые, была единственной, горячо любимой дочерью Софьи Модестовны. У академика никогда не было мужа, более того, молва не приписывала ей никаких любовников, а молоденькие аспирантки искренне считали, что их научная руководительница старая дева в полном смысле этого слова, то есть девственница. Представьте теперь, как все удивились, когда Софья Модестовна в сорок три года родила ребенка.

Материнство резко изменило женщину. Жесткая, даже жестокая Софья Модестовна, известная своими безапелляционными высказываниями, крайней критичностью и суровостью, удивительно помягчела. Если раньше, до появления Стаси, студенты тряслись от ужаса перед дверью кабинета, в котором дама принимала экзамен, если прежде аспирант, видевший, как в момент защиты им кандидатской диссертации вверх тянется рука без колец и маникюра, понимал, что сейчас Разуваева его «утопит», то после рождения дочери Софья Модестовна стала приветливой и терпимой.

С самого детства Стасенька не знала ни в чем отказа. Разуваева была честным, очень принципиальным человеком. Взяток ни от студентов, ни от родителей никогда не брала. Зимой и летом Софья Модестовна ходила «в одном цвете», неизменном костюме. Зимой носила пиджак, а летом юбку с блузочкой. На затылке у нее красовался пучок, а косметикой она не пользовалась. Зато когда в ее родной институт, где Разуваева преподавала всю жизнь, поступила Стася, всем сразу стало понятно, на кого в семье тратятся все средства.

Во-первых, во время вступительных экзаменов беспощадная к другим людям Разуваева принялась бегать по членам приемной комиссии, умоляя «не валить» дочь. Впрочем, она волновалась совершенно зря. Стася была достаточно подготовлена и сама бы легко «взяла планку». А во-вторых, у Анастасии имелось все. Наряды девчонка меняла каждый день: юбки, брюки, блузки, сарафаны, платья. Ее однокурсницы один раз попробовали сосчитать, сколько у Стаськи обуви, и бросили это занятие. Девица почти ежедневно появлялась в новых туфлях. Еще у нее водилась дорогущая косметика, мобильный телефон, куча золотых побрякушек и собственные «Жигули». Софья Модестовна ездила на метро. Стаська рулила на машине. Но самое главное, у нее имелась мама, кидавшаяся исполнять все дочкины прихоти.