Можно уходить. Мигель напоследок сует руку в бочку, вылавливает соленый патиссон, откусывает. Вкусно, на зубах хрустит… Умеют.

А снаружи — вдвое больше гвалта, потому что соседний дом уже полыхает. Как и обещали, с четырех сторон. Пламя со свистом, с ревом вырывается из окон, рвется к небу. Красиво — ночь темная, искры вспыхивают, взлетают, гаснут на лету. Хорошо как разгорелось, оба надземных этажа пылают — и когда только успело, ведь ветра нет совершенно. И что, полковник бочки силой мысли переносил? Весело сейчас будет чернокнижникам в подвале, так весело, что хоть пой во всю глотку, хоть пляши на раскаленном камне…

Толковый человек Мартен Делабарта, умелый на всякие пакости… когда рассказывал, что он в Марселе натворил, Мигель обзавидовался доброй белой завистью — бывает же такая выдумка!..

Ничего, он теперь наш со всей своей выдумкой. Да, кстати, вот и он. Быстро обернулся. Вообще, быстрый очень — подумать не успеешь, а оно уже сделано. А местных этих не видать, с толпой смешались, наверное.

— Господин полковник, — говорит вежливый Мигель, — а кем нужно быть в этой стране, чтобы так разговаривать с Его Светлостью?

Марселец смеется, половина лица запачкана сажей.

— Ага, — говорит, — надо было перед всеми полным титулованием…

Предпочел не понять. А к нам отнеслись как к помехе. Тем более раздражающей, что трогать нас нельзя. А нельзя. Будет очень весело, если это новообретенный старший приятель Его Светлости озаботился.

— Южанином нужно быть, — говорит Делабарта. — Нашим или из Тулона. Или армориканцем. Там всякой твари много.

— По говору он местный.

— Говор дело наживное. Все прочие и правда местные, а этот… нет, пожалуй. — Марселец пожимает плечами. — Давно, может, здесь живет — но чужой. Не родился в Орлеане. Разница есть…

Для полковника Делабарта она, наверное, есть. Марсель — портовый город, там кого только ни наслушаешься. И для него все орлеанцы — чужаки, но не настолько, как для Мигеля. Так что ему можно поверить.

— Мигель, — говорит через плечо Его Светлость, — твой пленный нам, в общем, теперь не очень нужен. Если хочешь, можешь его отправить с людьми Лорки, а можешь оставить здесь.

— Я уже… оставил, — признается де Корелла.

— Не страшно, — улыбается Чезаре, — Я тоже только сейчас про него вспомнил.

— Сейчас стража прибежит, — предупреждает Делабарта. — Я время считал…

— Ну что ж, лиру мы тоже забыли. Петь не под что. Да и горит… не то. Можем идти.

— Я вас ожидал, — говорит хозяин, и герцог Ангулемский добавляет в уме «с нетерпением». Поскольку то, что он видит, называется именно так. Другой мог бы назвать это выражение лица вежливой скукой.

Ожидал, значит. С нетерпением, значит. Интересно, почему? На месте хозяина бывшего особняка принца Луи герцог Ангулемский ожидал бы гостей, а, точнее, совершенно определенного гостя, с несколько иными чувствами. Например, еще с утра приказал бы разыскать в оружейной полный доспех и шлем получше, тщательно подогнал бы их, и вплоть до самого визита вспоминал бы, как используют щит.

Да кем он вообще себя считает, этот…

С другой стороны, может быть этот молодой человек в глубине души любит крупные неприятности и вчерашнего ему не хватило. Ну что ж. Такие потребности тоже следует время от времени удовлетворять.

— Я не удивлен. Но я был бы куда более доволен, если бы вы имели основания ожидать меня вчера. Да, должным основанием было бы приглашение.

Корво слегка приподнимает бровь. И не поймешь, недоумение или лукавство.

Кабинет куда выразительнее, чем в прошлый раз. Клод попутно отмечает, что и у него, и у любителя больших неприятностей одна и та же привычка: принимать посетителей не в гостиной — в кабинете. Не всех разумеется, а только некоторых. Потом все-таки разглядывает обстановку.

Куда больше стекла, зеркал и воздуха. В Аурелии так не принято — хранить стекло не в поставцах, а украшая им плоские поверхности. Причем решительно все — каминную доску и верх пузатых шкафов, стол, тумбы, комод… Бокалы и кубки, подсвечники и чаши с фруктами, живыми и сухими цветами; литые и дутые стеклянные скульптуры — птицы, сказочные девы, драконы, химеры. Хрустальные колокольчики на углах зеркала. Радужное стекло маршал любит и сам — но тут кажется, что кто-то дунул в трубочку, и по кабинету разлетелась целая стая мыльных пузырей, эфемерных и легких… Зеркала вместо шпалер и складчатые драпировки вместо обивки стен. Черное и белое.

Совершенно неожиданная обстановка, в посольстве все выглядело иначе. Да и дом за пределами этого царства воздуха и света тоже выглядит по-другому — там во всем чувствуется крепкая рука Анны-Марии де ла Валле. А тут то ли госпожа герцогиня расстаралась, то ли сам хозяин. В любом случае — вышло нечто удивительное и в Орлеане еще не виданное, но Корво очень подходит. Невесть кем считающее себя создание природы кажется вдвойне эфемерным и потусторонним… но горе тому, кто поверит в эту иллюзию.