– Но именно нёго и заставила меня задуматься над этим предложением. Она написала мне, что изнывает от скуки, решительно не зная, чем занять себя, а потому надеется, что общие с Государем попечения о столь юной особе помогут ей рассеяться.

От Найси-но ками все отправились к Третьей принцессе. У нее никогда не было недостатка в посетителях. Одни почитали своим долгом навещать ее в память о милостях ее отца – Государя из дворца Судзаку, другие были так или иначе связаны с домом на Шестой линии и тоже не упускали случая выказать ей свое почтение.

Сыновья Найси-но ками – Тюдзё, Бэн и То-дзидзю – присоединились к Правому министру, отчего свита его стала еще внушительнее.

Вечером в дом Найси-но ками приехал Дзидзю Четвертого ранга. За день в доме перебывало немало молодых людей, и все они были хороши собой, однако Дзидзю появился, когда остальные уже разъехались, и все взгляды невольно сосредоточились на нем.

– Ах, лучше его нет! – как обычно, зашептались восхищенные дамы.

– Он и наша юная госпожа… Вот была бы достойная пара!

Ну что за дерзкие молодые особы! Впрочем, юноша в самом деле был очень красив, к тому же при каждом его движении вокруг распространялся аромат, которого сладостнее и вообразить невозможно. Самая неопытная юная девица (разумеется, не лишенная чувствительности) и та не усомнилась бы в его превосходстве.

Найси-но ками находилась в молельне.

– Проведите его сюда, – приказала она, и юноша, поднявшись по восточной лестнице, расположился перед прикрывающим дверь занавесом.

На растущей неподалеку молодой сливе уже набухли почки, слышались первые, совсем еще робкие трели соловья… Плененные красотой гостя, дамы пытались шутить с ним, но, к их величайшей досаде, юноша держался церемонно и отвечал с холодной учтивостью. В конце концов прислужница высшего ранга по прозванию госпожа Сайсё произнесла:

«Недурно!» – подумал Дзидзю и ответил так:

Если не верите, дотроньтесь до моих рукавов…

– В самом деле, «едва ль не прелестней…» (380) – зашептали дамы, как видно готовые на все, лишь бы возбудить в госте любопытство. Но тут из внутренних покоев вышла Найси-но ками.

– Как вам не стыдно! – тихонько попеняла она дамам. – Неужели вас не смущает присутствие благонравнейшего из мужей?

Дзидзю знал, что люди называют его Благонравнейшим, и нельзя сказать, чтобы ему это нравилось.

Тут же находился сын Найси-но ками, То-дзидзю, который пока еще не прислуживал во Дворце, а потому мог не ехать с новогодними поздравлениями.

На двух подносах из аквилярии гостю подали плоды и вино. «Правый министр с годами все более напоминает ушедшего, – думала Найси-но ками. – А этот юноша совсем на него не похож. Но каким спокойствием дышит его лицо, как изящны манеры… Вероятно, ушедший был таким в молодости».

Мысли ее унеслись в прошлое, и слезы невольно навернулись на глазах.

После ухода Дзидзю в доме долго еще витал чудесный аромат, волнуя воображение дам.

Недовольный тем, что его назвали благонравнейшим из мужей, Дзидзю в двадцатые дни Первой луны, когда сливы стояли в полном цвету, снова приехал навестить То-дзидзю, преисполненный решимости доказать этим ветреным особам, что он вовсе не так суров, как им показалось.

Приблизившись к срединным воротам, он приметил стоящего неподалеку человека в таком же, как у него, платье. Тот попытался скрыться, но Дзидзю велел его задержать, и оказалось, что это Куродо-но сёсё, постоянно бродивший вокруг дома Найси-но ками. «Наверное, его привлекли звуки бива и кото „со“, доносящиеся из Западных покоев, – подумал Дзидзю. – И все же трудно оправдать его. Слишком большим бременем отягощает свою душу человек, с таким упорством стремящийся к запретному». Но скоро звуки струн смолкли.

– Не соблаговолите ли вы стать моим проводником? – попросил Дзидзю. – Я плохо знаю дорогу.

Напевая вполголоса «Ветку сливы», юноши приблизились к красной сливе, растущей перед западной галереей. Одежды Дзидзю источали благоухание куда более сладостное, чем цветы, и привлеченные этим дивным ароматом дамы, распахнув боковую дверь, стали довольно искусно подыгрывать юношам на кото. Приятно удивленный мастерством, с которым они справлялись с ладом «рё», представлявшим немалую трудность для японского кото, Дзидзю пропел песню еще раз. Бива тоже звучало прекрасно. Восхищенный подлинным благородством обитательниц дома, Дзидзю держался в тот вечер куда непринужденнее обыкновенного и даже пытался шутить с дамами. Кто-то из них выдвинул из-под занавесей японское кото. Юноши с таким упорством уступали друг другу честь играть на нем, что пришлось вмешаться Найси-но ками.

– Я слышала, что господин Дзидзю играет на кото почти так же, как когда-то играл мой покойный отец, – передала она им через То-дзидзю. – Мне давно уже хотелось послушать его. Может быть, сегодня, «соловьиными трелями завороженный…» [138] .

Стоит ли чиниться, когда тебя так упрашивают? Юноша, хотя и неохотно, повиновался, и раздались стройные, певучие звуки японского кото. Найси-но ками никогда не была близка с родным отцом своим, но мысль о том, что его больше нет в мире, вовлекала ее в глубокое уныние, и она вспоминала его по любому, самому незначительному, казалось бы, поводу. Неудивительно поэтому, что ее растрогала игра Дзидзю.