Семья Аттаре жила в деревне под Оргонто и принадлежала к местной общине виноделов. Землепроходцев из "Северной Оливы" после церемонии открытия музея Аттаре позвал в гости на несколько дней: им всем предстояло необыкновенное зрелище — испытания крыломаха.

Утром отлив обнажил дно вдоль побережья Сорренского моря. Аттаре — босой, в шелковой красной рубашке и узких черных штанах, закатанных выше колен — с корзиной в руках отправился собирать моллюсков. Он шел вдоль каменистого берега. Крабы спрятались под камнями. Под солнцем сохли медузы и мотки водорослей. В лужицах сверкала вода. Жители Соверна веками употребляли в пищу моллюсков и крабов. Сегодня Аттаре задумал приготовить обед по всем правилам южной кухни. По рецепту местных рыбаков, он решил просто поджарить моллюсков, — весь колорит блюда состоял не в них, а в особом соусе, который к ним подавался: из оливкового масла, лимона, перца и прочих специй.

Стол накрыли на веранде, увитой виноградом. Вокруг зеленели мирты, им еще рано было цвести. Тиона, младшая сестра Аттаре, приготовила целую гору печенья, пахнущего медом и миндалем. Художник Хородар с рассеянным видом отправлял в рот печенье за печеньем то с вином, то со сливками. Мысли его занимала Ярвенна… Какие глаза у нее — просто беда! Вправе ли быть у чужих жен такие глаза?..

Аттаре отодвинул тарелку и рисовал в воздухе пропорции летучей лодки и крыльев.

— В этот раз должно получиться, — уверял он.

Раздался звук домры. Это Ярвенна расчехлила свой инструмент. Застолье притихло. Землепроходцы из "Северной Оливы" уже знали и любили ее песни. Ярвенна приподняла выгоревшие брови, замерла, словно прислушалась к чему-то, и вдруг начала быструю мелодию с завораживающим, словно шаманским, ритмом, отбивая такт босой ногой по деревянному полу веранды.

Укрепляет полынь корневище,

Чтоб цвести все пыльное лето.

Шелестят ее листья: "Отыщем,

Где светло: мы питаемся светом".

Сок полыни целебен для ран,

Если ранен стрелою меткой.

Сребролистой полыни стан —

Не твоих ли кочевье предков?

Изменяются времена,

Изменятся лики рас.

Но растут мои семена,

С мертвой мглой забвенья борясь.

В травном шелесте солнцеворота

Ты услышишь гортанный оклик,

Это зов твоего народа.

Он, носящий полынный облик,

Тебя примет в полынный клан:

Ты обличье прежнее сбрось и

В землю ляг одним из семян

К равноденствию в эту осень.

Вечным холодом глубины

Сжато сердце — и стук в висках.

Мне во тьме приходили сны

О сияющих небесах.

Мир — таган для жизненной силы:

Он всегда кипит и бездонен.

Здесь волокна в растеньях — жилы

Напряженных людских ладоней.

Здесь уже в семенах живет

Верность корню, стойкость и горечь.

Здесь кочует полынный род —

В лица солнце въелось, как щелочь.

Изменяются времена,

Изменятся лики рас.

Но растут мои семена,

С мертвой мглой забвенья борясь.

С середины песни к домре присоединилась поперечная флейта Аттаре: ему подала ее сестра.

Сеславин вдруг вспомнил: в каком-то сне ему снились строчки из этой песни, но в каком, припомнить не мог.

Смотреть на испытания крыломаха собрались любопытные из нескольких окрестных деревень. День был солнечный и ветреный. Аттаре готовился взлететь со скалы над морем. С берега бы крыломах не поднялся: слишком велик размах крыльев.

Сеславин и Дьорви — голубоглазый землепроходец-хельд, отличный пловец — вышли в море в лодке. Сеславин был на веслах, Дьорви примостился на корме.

Крыломах взмыл в небо и некоторое время парил с неподвижными крыльями, закрепленными особым стопорным механизмом. Наконец Аттаре убрал стопор. Крылья летательной машины слегка взмахнули, потом сильнее, сильней. Аттаре, пристегнутый там, внутри корпуса, ремнями, и вправду умудрился оживить свою механическую птицу.

Рыскающими движениями крыломах заметался в небе. Одно крыло повисло, другое отчаянно задергалось, устройство перевернулось и стало падать. "Эх!.." — Сеславин с досадой потряс кулаком и схватился за весла.

Дьорви вниз головой прыгнул с кормы. Хоть Аттаре и надел перед полетом спасательный пояс, что толку, если он запутается в ремнях, и крылатая махина утащит его под воду? Сеславин налег на весла так, что они застонали.

Наконец до Сеславина долетел голос Дьорви:

— Эй, мы тут! Все в порядке!

Сеславин быстро привстал. У него отлегло от сердца. Среди каких-то реек и темно-серой просмоленной ткани он успел заметить русоволосую голову Дьорви и черноволосую — Аттаре.

Друзья втащили Аттаре в лодку.