Шрифт:
Негородний укорил землячку:
– Что ты, Варя, наделала! Здесь никто, кроме меня, об этом не знал. Хотел же тебе, Андрей, сказать на всякий случай, да не успел. Ах, как нехорошо вышло!
– Да что получилось-то?
– Растерянная Варвара поглядывала на всех присутствующих, не понимая своей вины.
– Наш главный врач, - объяснил Андрей Варваре, - полковник Гордей Михайлович, любил Татьяну Павловну. Уехала она от него…
– Ой, и впрямь вышло нехорошо… Но ведь я ж ненароком!
Федос Иванович выждал, пока все умолкнут, произнес успокоительно:
– Чего завели такую секретность? Девочка выросла. Там такая писаная красавица! И не знает, что у нее есть отец. И отец не знает о ней ничего. Житейские дела… А вы завели военные тайны. Надо немедля все рассекретить, пусть знают друг о друге.
– Ну, так это же совсем другой вопрос!
– обрадованно воскликнул Оленич.
– Мне есть смысл ехать туда… Все дороги ведут к вам, словно в Рим.
Людмила потянула его за рукав и прошептала:
– Пойдем, Андрей, пусть они о своем поговорят…
В коридоре она спросила, задыхаясь от своего вопроса:
– Неужели поедешь?
– И тут же сама себе ответила, как выдохнула свою затаенную боль.
– Поедешь! Тебя не остановишь ничем…
Он не успел ей ответить: она сорвалась и побежала по коридору, потом скрылась в своей сестринской палате.
15
К знакомству, перешедшему в любовный роман с Таней Рощук, Гордей Криницкий относился не слишком серьезно, казалось, эта связь долго не могла продолжаться, и мысль о браке даже в голову не приходила. Но девушка ему по-настоящему нравилась, была в ней какая-то загадка, которая привлекала и подогревала интерес. И еще одно, что вызывало любопытство, - цельность натуры, присущая и самим Криницким. Вроде появилась какая-то дальняя родственница…
А началось все с того первого дня открытых дверей в госпитале, с четверга, когда учебные заведения города решили взять шефство над инвалидами войны, прислали юношей и девушек, чтобы хоть чем-то помочь, чуть-чуть облегчить существование искалеченным людям. Учительница из первой средней школы привела группу учеников и распределила по палатам, а в сорок восьмую, где обитал лейтенант Негородний, ребят не хватило. Тогда Татьяна Павловна решила, что на некоторое время возьмет нагрузку на себя.
Как потом выяснилось, она вначале рассказала инвалиду о городе, где находился госпиталь, о горах Карпатских, о реке Днестр, о бандеровщине и о смерти товарища Сталина, об общем по всей стране голоде. Картина вырисовывалась не совсем радостная, но офицер требовал правды, и Татьяна Павловна с горечью про себя отмечала, что эта правда - не бальзам для больного человека. Потом он попросил написать письмо от него в родное село, чтобы узнать, как живут его земляки и какие послевоенные беды свалились на них.
– Неужели они бедствуют и голодают?
– тихо, с болью в голосе спросил Негородний и, не дожидаясь ответа, продолжал: - А какие места богатые у нас! И земли родят хорошую пшеничку, и овцам да птицам простор, и море у нас рыбное! Не должно бы быть голодухи…
Гордей Михайлович, обходя больных, зашел и в сорок восьмую палату.
– О, к нам зашел наш главный!
– сразу же воскликнул Петр.
Со стула поднялась довольно высокая, стройная молодая женщина лет двадцати пяти. На Гордея Михайловича глянули большие глаза, лихорадочно блестевшие. Голос у нее оказался тихий, вкрадчивый, подкупал искренностью:
– Помешаю вам? Я, наверное, много времени отняла? У вас ведь работа! Мне уйти?
– Ну что вы так всполошились! Сидите.
– Мне очень неловко…
– Все равно на улице начинается дождик, так что не торопитесь.
– Ой, я побегу! У меня так много работы!
Негородний приподнял голову:
– Спасибо вам, Татьяна Павловна! С вами было очень интересно! Пожалуйста, придите еще, а?
– Хорошо, хорошо. Я приду, приду обязательно, - проникновенно звучал ее голос.
Гордей Михайлович вышел с нею на улицу. Уже темнело. Накрапывал дождь.
– Разрешите вас немного проводить?
– спросил Гордей Михайлович.
– Если вам позволяет время, пожалуйста.
А через несколько минут хлынул сильный дождь.
Гордей Михайлович схватил Татьяну Павловну за руку, сорвался на бег, увлекая за собою. Девушка охала, протестовала, но бежала и роняла слова:
– Да вы же совсем промокли! И зачем вы пошли! Как вы назад в таком виде вернетесь?
Потом, когда уже остановились у дома, где она жила, нерешительно промолвила:
– Мне жалко, что вы из-за меня терпите такое. Может, ко мне войдете?