— Сам бы я так не написал, — высказался Такеи.

— Я тоже, — ответил Ямамото.

У Такеи сложилось впечатление, что, громко прочитав императору ответ, Ямамото хотелось что-то добавить о своих истинных чувствах.

В тот вечер впервые за много месяцев Ямамото неожиданно появился у себя дома в Токио. Его жена Рей- ко и четверо детей все удивились этому визиту. Несмотря на полную, внушительную фигуру, Рейко не отличалась хорошим здоровьем, — в тот день она оставалась в постели, однако тут же поднялась. Вшестером они поужинали, и — редкое событие — Ямамото провел ночь под одной крышей с женой.

В девять часов утра 4 декабря в морском министерстве были устроены секретные проводы Ямамото. Среди присутствовавших советник императора вице-адмирал Са- медзйма Томосиге, принц Такамацу, капитан 1-го ранга Хосойя (помощник адмирала флота принца Фусими), министр, начальник морского генерального штаба и чиновники из министерства, а также Хори Тейкичи — со стороны личных друзей Ямамото. Своим присутствием Хори обязан согласию заместителя министра, но флотские обычно недолюбливали офицеров, ушедших в отставку, так что при его появлении у некоторых поднялись брови.

Разлили вино, специально присланное императором, и подняли бокалы после тоста, провозглашенного министром:

— За успех миссии главнокомандующего Ямамото!

Ямамото вначале намеревался вылететь самолетом, но потом решил уехать спецпоездом в 15.00, так что после церемонии поехал в Уменодзиму повидаться с Чийоко. В тот день ее подруга Тосико собиралась купить китайской писчей бумаги, которую Ямамото попросил ее достать, поэтому удивилась, застав в Уменодзиме самого Ямамото за поздним обедом вместе с Чийоко. Ваза полна роз, которые он принес ей.

Через некоторое время Тосико поручила служанке вызвать такси и ушла с Ямамото. На нем марлевая маска — из тех, что иногда надевают при простуде, — чтобы его не узнали, — в руке обернутый темно-красным крепом рулон. Судя по бережности, с которой он обращался с рулоном, не доверяя ей нести, она догадалась — там либо послание императора, либо еще что-то в этом роде.

Расстались они в районе Гинза, — Ямамото уехал в такси на Токийский вокзал.

В то время действовали строгие ограничения на проводы людей на вокзалах, поэтому Хори поехал на вокзал Иокогама, где заставил начальника станции продать ему билет на перрон, и уже ожидал на платформе «Фудзи», поезда Ямамото до Симоносеки, — тот подошел в 15.26. Ямамото уже на смотровой площадке; при стоянке в одну минуту можно обменяться лишь несколькими фразами. Не успел поезд прибыть на станцию, как зазвучал колокол отправления. Хори взял Ямамото за руку:

— Ладно… Береги себя.

— Спасибо, — ответил Ямамото. — Не думаю, что вернусь. А когда поезд начал отходить, крикнул с площадки:

— Береги Чийоко!

В этом случае «Чийоко» относилось к жене Хори, — она заболела.

По сравнению с тем, как два года и четыре месяца назад Ямамото уезжал с назначением на пост главнокомандующего Объединенного флота, сейчас происходило грустное короткое прощание. Так Хори в последний раз увидел друга всей своей жизни Исороку.

Младший брат друга Ямамото, хозяина бани в Нагаоке, оказался в том же поезде. Армейский доктор по службе, он направлялся в Пекин, чтобы руководить армейским медицинским корпусом в Северном Китае. Как только проехали Ханамацу, Ямамото зашел в его купе и болтал с ним более часа о Нагаоке и прочих подобных вещах в своей обычной манере. Конечно, в тот момент средства массовой информации еще ничего не знали о Пёрл-Харборе или о том, что вот-вот разразится война; и, только приехав в Пекин и услышав эту новость, он понял, что происходило в тот момент.

«Фудзи» прибыл в Миядзима-гучи на следующее утро, в 6.09. В книге Угаки «Сенсороку» есть такие слова:

Услышав от Ямамото о его аудиенции у императора, Угаки записал в своем журнале: «Его величество, как мне конфиденциально сказано, в очень хорошем настроении с того момента, как он определил для себя, что война неизбежна, и на заключительном совещании при императоре первого числа этого месяца он немедленно дал согласие на такое решение. При мудром правителе нет трусливых воинов». Тем не менее сомнительно, чтобы император и в самом деле был в таком «жизнерадостном настроении». В книге «Гавайская операция», подготовленной отделом военной истории Агентства обороны, утверждается, что в конце дня, предшествовавшего этому последнему императорскому совещанию, во дворец неожиданно вызвали Нагано и морского министра Симада и задали им ряд вопросов о положении дел на флоте.

— Похоже, стрела будет окончательно пущена, — сказал император. — Если это произойдет, я уверен — это означает затяжную войну. Сможете ли вы управлять ходом событий согласно плану?

Спросил еще, чего можно ожидать, если Германия выйдет из войны. Отсюда можно сделать вывод — он все еще глубоко озабочен, тот ли курс избрала Япония.

— Всё и все готовы, — ответил Симада, — и ждут приказа императора… Верю, что мы выиграем эту войну, какие бы трудности ни пришлось преодолеть. Что касается Германии, мы не возлагаем на эту нацию больших надежд. Уверен, что как-нибудь справимся, даже если она выйдет из конфликта.

Этот ответ Симада объяснял тем, что не хотел нарушать образ мыслей императора за день до того, как тому принимать окончательное решение. Однако странно тогда, зачем — если на Германию нельзя положиться — так необходимо прежде всего заключить Трехсторонний пакт. И наверное, куда более непочтительно говорить императору полуправду, если боишься «нарушать образ мыслей». Так что можно понять, почему Ямамото называл своего одноклассника «льстивым купцом».

Существует и заметный раскол между мнением Угаки: «При мудром правителе нет трусливых воинов» — и Ямамото: «…остается единственная возможность — чтобы император принял личное решение…»; Ямамото (об этом свидетельствует его приказ: самолеты, которым приказано атаковать Пёрл-Харбор, должны вернуться, если вдруг будет достигнут прогресс на переговорах в Вашингтоне) до самого конца питал слабую надежду, что войны удастся избежать.