— Поняла, — кивнула Милюнэ.

Она проворно влезла в меховой кэркэр и встала в темном провале приоткрытой на улицу двери.

— Вот! — Булатов положил перед Безруковым исписанный какими-то детскими каракулями лист бумаги.

— Что это? — удивленно поднял брови Безруков.

— Телеграмма из Петропавловска, — еле сдерживая гордость, ответил Булатов.

Безруков повнимательнее вгляделся в каракули и прочитал: "Пост Ново-Мариинск Громову совершенно секретно большевистскую группу предположительно следует искать среди новоприбывших пароходе Томск или японском грузовом судне Итио-Мару вероятно часть проследовала верховья обнаружении немедленно арестовать сообщить шифром Петропавловск Червлянский".

— Ты достал? — спросил Безруков Василия Титова.

— Нет, — ответил Титов. — Учватов запирается и сам принимает эти телеграммы. В последние дни никого не допускает к аппарату.

— Так откуда же этр? — удивленно спросил Безруков.

— Маша принесла, — с улыбкой сообщил Булатов. — Переписала в канцелярии и принесла.

— Ну, молодец! — восхищенно проговорил Безруков. — Надо же так ухитриться…

— Но это чертовски опасно. — Безруков взял листок, зажег спичку и поджег бумажку с краю:

— Никто ведь не догадывается, что Маша грамоту знает, — ответил Булатов. — Для них она дикарка, темная чукчанка.

— Но все равно скажи ей — пусть будет осторожна. А теперь к делу. Нам не след задерживаться. Волтер, сегодня раздать оружие. Держать наготове и ждать сигнала.

Милюнэ разглядывала в раскрытую дверь северное сияние. Почему это нынче так разыгрались небесные боги? Никогда Милюнэ не видела еще сияния такой силы и красоты. Там — царство мертвых. В верхней части, там, где мерцающий свет слабее, — там живут истинные покойники, умершие обычной, собственной смгртью. А ниже, где сияние высвечивается так, словно за небом горит гигантский жирник с красным пламенем, — там царство убитых духами, наказанных за разные грехи. А вот у края неба, где северное сияние переходит темную голубизну ночного неба и уже можно различить звезды, — там живут самоубийцы… Да, велико небо, и жителей там предостаточно, может, даже больше, чем живущих на земле. Вон там, в зените, живут другой жизнью «окровавленные» — так называют убитых в боях копьями и другим оружием. Им отведено лучшее место — прямо в зените, чуть выше Полярной звезды…

— Товарищи, — продолжал Безруков. — Сегодня мы должны пополнить подпольный революционный комитет.

Хваан встал.

— У меня есть предложение ввести в подпольный революционный комитет следующих товарищей: Александра Булатова, Семена Гринчука, Мефодия Галицкого, Якуба Мальсагова, Аренса Волтера, Николая Куликовского, Василия Буче-ка и Василия Титова.

— Товарищ Хваан назначается командиром народной охраны, — сказал Безруков. — А теперь, товарищи, быстро расходиться. По одному, по двое.

Они выходили мимо застывшей, неподвижной Милюнэ, проскальзывали и исчезали в залитом мерцающим светом пространстве.

Когда Милюнэ вернулась в комнату, там еще оставались Безруков и Хваан. Она совсем забыла, что их надо накормить! Она скинула кэркэр и принялась быстро собирать на стол.

За чаепитием Безруков спросил:

— Расскажи-ка, Машенька, как тебе удалось списать телеграмму?

— Вечерами, когда все уходят из канцелярии, я мою полы, — принялась рассказывать Милюнэ. — И стала примечать — в том железном ящике, где лежат важные бумаги, у них часто остается ключ. И все оттого, что вместе с бумагами начальник держит бутылку дурной веселящей воды. А то закрывает будто на ключ, а дернешь — ящик-то вовсе открытый. Руки-то к вечеру у него уже не слушаются…

— Но будь осторожна, Маша! — строго сказал Безруков. — Это очень опасно! Понимаешь это?

— Понимаю, — кивнула Милюнэ. — Но ведь и вам всем опасно…

Одно небо над всей землей.

Одна земля у чукотского народа.

На огромном пространстве заснеженной притихшей тундры играло удивительное северное сияние.

Видел его и умирающий Армагиргин в широко Распахнутый вход в ярангу. Он смотрел на игру света и цвета и искал свое место. Куда его поместят боги? В зенит он не попадет. Там живут «окровавленные» — герои, мученики… А он не был героем. Не стал им. Уходит он сквозь облака собственной смертью и чувствует, как жизнь выливается из него, как из опрокинутого сосуда. Может, его поместят в густоту красного света, где обитают наказанные за грехи?..

Армагиргин тяжко вздохнул.

Одна из жен тревожно оглянулась на него. Но лицо старика было спокойно.

Да, скорее всего, духи поместят его туда. ЗФ великие грехи, сотворенные на земле, а более того — за измену своей вере, за попытку принять тангитанского бога. За то, что хотел подвести чукотский народ под власть русского царя, да того, видать, навечно ссадили с его золоченого сиденья… Людей презирал, многих обижал, оставлял без еды малых детишек… И такое было. Случалось, в злобе поднимать руку на своих пастухов. А более всего любил женщин…

Армагиргин еще раз тяжко вздохнул.

Подошла младшая жена и внимательно посмотрела на него. В ее взгляде Армагиргин почувствовал скрытое нетерпеливое ожидание. А что ей ждать? Все равно им ничего не достанется. Однако надо спешить. Времени остается мало… Пусть услышат вее.

— Позовите Теневиля, Эль-Эля и других…

Он говорил и удивлялся, какой у нед-о слабый голос. Как легкое дуновение осеннего ветра, которое не может оторвать даже пушистую головку одуванчика.

Первым пришел шаман Эль-Эль. Он приблизился к Армагиргину и внимательно посмотрел на старика. Крепкий человек. Смерть стоит у изго-. ловья, а выражение лица спокойное, будто он просто прилег отдохнуть.