Семашко не стал больше ждать, он схватил Галю за руку и потянул за собой. Запыхавшись, они прибежали к куреню, подле которого пылал костер. Вокруг огня сидели Андрущенко, Танский, Лесько Семарин и какой-то посполитый. Ждали Палия. Семарин ломал на колене сухие ветки и подкладывал в костер Палий с ведром в руке вернулся с речки, где проверял вентери.

— Вечер добрый! О, да вас тут многонько собралось… Ничего, рыбки на всех хватит.

— К вашей милости, — поднялся посполитый.

— По какому делу?

— Из Барахтянской Ольшанки я. Дозволь мельницу на речке поставить.

— В селе?

— Нет, за селом, в лесочке.

— Ну и ставь, разве я тебе мешаю? Зачем ты ко мне пришел спрашивать?

— Оно-то так, только как поставить? Хоть лесок и не нужен никому, да не мой он.

— Так проси у громады, земля ведь общественная.

— Громада уперлась, не хотят лесок отдавать.

— Если общество не дает, как же я дам?

Палий замолчал. К костру подъехал всадник, соскочил с коня и подошел ближе. Посмотрел на Палия, потом на того, кто просил лесок, и сразу шагнул к нему.

— Уже и сюда успел. Я знал, куда ты поедешь, живоглот проклятый. — И уже к Палию: — Небось лес просил? Поля чуть не треть откупил у громады, леваду выдурил, а все ему мало…

— Зачем же вы продали? — спросил Андрущенко.

— Да ведь как продавали, это тоже знать надо. Перед ним половина громады в долгах ходит, шапку ломают перед паном Деркачом. Вот и купил. Три ведра поставил — я хозяин… Э, да куда ж он делся?

Рассказчик повертелся на месте, хотел было бежать, но Палий остановил его:

— Удрал, пока мы тебя слушали. Теперь не поймаешь. Да он от вас не уйдет. Вернешься в село — забирайте леваду и поле, а с ним делайте, что хотите.

— Мы бы и сами давно так, да сотник его руку держит, подмагарычил его крепко Деркач.

— Кто у вас сотником?

— Пан Часнык.

— Часнык? Племянник мой? — Недочищенный карась выскользнул из рук Палия в ведро, и вода расплескалась, зашипев на огне. — Лесько, позовешь-ка его ко мне, я с ним по-своему поговорю. Уже второй раз такое про него слышу. А ты езжай спокойно, и гоните этого хапугу в три шеи. Скажешь сотнику, что я приказал. Не побоишься сказать?

— Чего мне бояться? — улыбнулся крестьянин. — Скажу, да еще как скажу! Спасибо вам большое от громады, пан полковник.

Приезжий потянул коня за повод.

— Подожди, ты в казаках ходил? — окликнул его Палий.

— Недолго, а ходил.

— Из тебя, видать, не поганый казак был. Не побоялся правду про сотника сказать, не побежишь и в бою. Иди в сотню. Не хочешь к Часныку, иди в любую другую.

— Я и сам подумывал, да жинка все упрашивала: не ходи. Сперва, мол, хату перекрой, а тогда уж… Так и тянулось. Теперь приду.

— Этот придет, — кивнул Андрущенко вслед отъехавшему. — А казак, и правда, из него добрый будет: на коня садился — чуть стремени коснулся.

— Лесько, — сказал Палий, — заготовь универсал о назначении Часныка есаулом в Саввину сотню. Пусть походит панский заступник в сторожевиках. Предупреди, что завтра ему и выезжать. Усадьбу спиши на полк, в часныкову Хату поселим бедака какого-нибудь.

— Как же так, батько, — обратился к Палию Танский, — Часнык добро свое наживал, старался.

— Не твое дело, — оборвал Палий, — видно, как он его наживал. К тому же за Днепром у него хата и земля есть, там жинка порядкует.

— Отец, дивные речи я только что слышал.

И Семашко рассказал о случае на дороге. Палий помолчал, помешивая в казане длинной ложкой, вырезанной из вербы.

— Та-ак, все понятно. Про это мы еще потолкуем. А ты, Лесько, ничего нового не привез?

— Все старое: панство отовсюду бежит, фольварки стоят пустые, шляхта по волостям собирается.

— Тут одного шляхтича убили, а он оказался Рудницким, маршалком Волынского сейма. Оно неплохо, одним поганцем меньше, только… рановато начали. Не знаешь, кто это его?

— Это уже на обратном пути было. Он с наместником панцырной хоругви Ясинским куда-то ехал. Мы не хотели его трогать, да двое из моих хлопцев когда-то были у Ясинского крепостными. Как узнали, кто едет… И уж ничего я не мог поделать. Одного хотел: чтобы все тихо обошлось, да и то не вышло. Мы за тынами засели, Рудницкого и еще двоих порубали, а под Ясинским конь испугался, прямо через нас перенес его и умчал огородами.

Палий поверх голов сидящих смотрел в сторону куреня. Далеко на горизонте небо изредка вспыхивало синевато-белым светом. Полковник задумчиво наблюдал, как молния то извивается огненной змеей, то ложится широкой лентой, то крошит все небо на мелкие осколки, словно молодой лед.