— Эй, Сью Эллен! — снова позвал он. — Что ты делаешь на улице ни свет ни заря?

— Хочу забрать почту.

Донни оказался возле ящика первым. Вытащил пачку счетов и протянул ей. Сью Эллен взяла их левой рукой. Правая все еще оставалась за спиной и сжимала обкусанное пирожное.

— Ну, спасибо, — поблагодарила она. — Пойду.

— Подожди.

Сью Эллен так крепко сжимала пирожное, что шоколад уже растаял и прилип к пальцам.

— Куда спешишь? — поинтересовался Донни.

— Дел много.

— А дела не могут пару минут подождать?

Сью Эллен взглянула на Донни с подозрением:

— Что-нибудь случилось?

— Нет. Разве парень не может поговорить с девушкой, если ничего особенного не случилось?

С девушкой. На мгновение Сью Эллен почувствовала себя шестнадцатилетней.

Но Донни не имел права заставлять ее сердце трепетать. Эта привилегия принадлежала исключительно Рассу.

Сью Эллен опустила глаза к стопке бумаг в руке и с облегчением увидела, что верхний счет по кредитке пришел не ей, а Лине. Оказывается, не только она существовала в запутанной финансовой ситуации.

Сью Эллен больше не собиралась жить по-старому. В жизни появилась цель. Даже две цели. Лицензия на право торговли недвижимостью и Расс. И еще — розовые босоножки из универмага «Нордстром». Значит, целей было целых три. Да, а еще — привести в порядок гостиную в доме. Уже четыре. И ни одна из них не подразумевала присутствия Донни.

— Видел в утренней газете фотографию твоей сестры, — сообщил он.

— Лина не в восторге. Думаешь, она оценила, что я наконец-то починила душ и теперь из него идет горячая вода? Как бы не так! Вместо того чтобы сказать спасибо, разбудила меня чуть свет и принялась кричать как ненормальная.

Решив, что ей наплевать, что подумает Донни, Сью Эллен вытащила из-за спины пирожное и откусила.

— У тебя на губах шоколад.

Прежде чем Сью Эллен успела ответить, Донни бережно провел пальцем по ее губе.

Странно, откуда вдруг взялись эти неожиданные мурашки? Ясное утро обещало теплый солнечный день. Невозможно было придумать ни малейшего основания для дрожи. И уж разумеется, причина заключалась вовсе не в прикосновении Донни.

Он был хорошим парнем, приятным, милым. Но не соответствовал образу того единственного в мире человека, который должен был по утрам стирать с ее губ шоколад.

Это дело Расса. Но вот только где этот обожаемый тренер, когда он так нужен?

— Ты опять опоздала. — Коул сверлил Лину строгим, осуждающим взглядом. Невозможно было поверить, что в воскресенье он целовал ее так, словно предчувствовал приближение конца света. Со вчерашнего дня все изменилось.

— Лучше не трогай меня сегодня! — прорычала Лина. — Настроение не то.

— Означает ли дурное расположение духа, что ты уже успела увидеть фотографию в утренней газете?

— Да, Эйнштейн, вы чрезвычайно проницательны. А еще оно означает, что я уже оставила на автоответчике Барта Чамли двадцать сообщений, а он до сих пор не удосужился перезвонить.

— По выражению твоего лица можно догадаться, что реклама особой радости не принесла.

— Твоя догадка верна.

Коул широко улыбнулся:

— А я в восторге. Великолепно!

— Еще бы ты не пришел в восторг. Выставлять меня дурочкой — твое любимое занятие. Ну или в крайнем случае наблюдать, как издеваются другие.

— Эти обвинения уже звучали. Но они не соответствуют истине.

Если бы не растрепанные чувства, Лина немедленно, здесь и сейчас, разобралась бы с поцелуем. Но в данную минуту главной потребностью все-таки оставался кофеин. Поэтому она почти спокойно прошла мимо Коула прямиком к кофеварке. Оказалось, что Фланниган уже успел поставить кофейник, чем и заслужил каплю снисхождения — во всяком случае, на первое время.

Но Коул тут же совершил грубую тактическую ошибку: пошел следом и попытался оправдаться:

— Дело в том, что я не гожусь для семейной жизни.

— Что ты говоришь? — Лина с наслаждением вдохнула кофейный аромат и лишь после этого начала жадно пить.

— По-моему, женщинам кажется, что раз я ветеринар, то непременно должен быть белым, теплым и пушистым.

Лина покачала головой:

— Какая нелепость!

— То есть, конечно, я действительно теплый и пушистый…

— Да уж, разумеется. — Лина перестала пить и внимательно посмотрела в голубые глаза. — О! Да ты, оказывается, говорил серьезно. — Сделала маленький глоток. — Как бы там ни было, я согласна. Ты действительно не годишься для оседлого существования.

— Почему?

— Не знаю. Возможно, сказывается какая-то детская психологическая травма. А может быть, синдром Питера Пэна.

— Но у меня было совершенно нормальное детство. И никаких синдромов.

— Тогда почему же ты не готов остепениться?

— Я спрашиваю, на каком основании ты считаешь, что я не готов остепениться?

— На том основании, что ты сам только что сказал мне об этом.

Может быть, сегодня с утра у джентльмена не все дома?

— Но ты ответила так, словно уже знала — еще до того, как я сказал.