Он взял в прихожей пальто, не стал его надевать, а прямо с ним в руках вышел из квартиры.

–  Иди к себе, - вдруг сказала мне мама, - нечего тебе слушать наши разговоры.

А я испугался. Я подумал, что Федор Матвеевич только сказал, что пойдет прогуляться, а на самом деле он на нас обиделся и поехал в свою комнату. И может быть, снова станет там жить. Заберет своих птиц у друга и будет, как раньше, жить в своей комнате с птицами.

Я вспомнил, как плохо мне было сразу после лагеря и осенью, как я ходил один по улицам и домой не хотелось мне приходить.

Раньше, если бы с мамой моей кто-нибудь ссорился, я бы всегда думал, что она права. А сейчас я очень испугался за Федора Матвеевича - ведь она его несправедливо обидела. И все из-за меня, из-за того, что он меня защищал. Получилось, что это я виноват в их ссоре. И я еще больше стал переживать. Наверно, надо было сказать что-нибудь такое, чтобы они сразу замолчали. Например, вскочить на диван и закричать: «Если вы так хотите, буду я учиться. Хотите - на пианино, хотите - на барабане. На чем скажете, на том и буду, только замолчите!»

Я посмотрел на будильник. Федора Матвеевича не было уже час.

Неужели он уехал и больше к нам не вернется?

На улице шел то ли снег, то ли дождь и было темно.

Может быть, он уже сидит в своей комнате, радуется, что снова вернулся и не будет больше никогда с нами разговаривать.

Мама тоже, наверно, испугалась, потому что вдруг сказала:

–  Пойдем поищем Федора Матвеевича.

Я сразу стал одеваться, и мы вышли на улицу.

Прохожих было мало, и они быстро куда-то исчезали, даже их лица я не успевал разглядеть.

Мама сначала огляделась по сторонам, а потом предложила:

–  Ты ищи в этой половине, а я в той. Не боишься?

И я пошел за дома, в сторону большого пруда, который еще называют Зеркальным.

Мне навстречу шли разные люди. К некоторым я подходил поближе, чтобы их рассмотреть в темноте. Один даже остановился и спросил:

–  Ты не потерялся, мальчик?

А я ответил:

–  Нет, я гуляю.

Я отошел от него немного, и вдруг он мне закричал:

–  Мальчик, ну-ка иди сюда!

Я подходить не стал.

–  Родители у тебя дома?
– спросил он издалека.

–  Дома.

–  А почему ты гуляешь в такую погоду? Кто тебя выпустил?

–  Я домой иду, - сказал я и быстрей спрятался за кусты.

И вдруг на мокрой скамейке у голого сырого дерева я увидел Федора Матвеевича.

Я сразу понял, что это он, хоть он и сидел ко мне спиной, сгорбившись на той скамейке.

Я к нему подошел и сел рядом.

Он молчал, и я молчал тоже.

Потом он спросил:

–  Замерз?

–  Нет, - сказал я, хотя и замерз.

А он вздохнул.

–  Ты не обижайся на маму. Видишь, она устает сейчас на работе, поэтому и раздражается. Это она все от усталости наговорила. Ведь верно?

–  Верно, - сказал я.

–  Ну, пойдем домой, успокоим ее.

–  Она вас тоже ищет, только в другой половине, - сказал я.

Он положил руку мне на плечо, и мы так и шли вдвоем в темноте среди голых кустов и деревьев.

У дома стояла мама.

–  Наконец!
– сказала она.
– А я так переволновалась!

Мы поднялись все вместе на крыльцо.

–  Ты, Коля, иди домой, - сказал вдруг Федор Матвеевич, - погрейся. А мы еще немного походим. Я такую слякоть люблю, если ноги сухие.

–  Я тоже люблю, - сказала мама.

Дома я почитал немного разные истории из «Морской энциклопедии». Мне ее дал Гриша Алексеенко, а ему - подарил брат на день рождения. Там были рассказы и про рыб и про людей и разные смешные морские случаи. И даже флаги всех флотов мира там были нарисованы.

Как раз когда я стал расстилать себе на диване постель, пришли Федор Матвеевич и мама. Они тихо прошли на кухню и стали там пить чай.

Седьмого марта папа заехал за мной вечером с букетом больших белых цветов.

Он открыл дверь своим ключом, вошел в прихожую и вдруг растерялся, потому что получилось, будто он вошел без разрешения в чужую квартиру.

Федор Матвеевич заулыбался, пожал ему руку и стал предлагать:

–  Раздевайтесь, проходите, пожалуйста, посмотрите наших птиц. У меня их тут только две, да у Коли - чижик, но все-таки интересно.