Шрифт:
Подробно описав все слышанное, Ушаков отправил рапорт Потемкину. Только успел уехать курьер, в домике Ушакова появился Люис Болот.
— Осмелюсь, сеньор, желательно с вами продолжить знакомство, чувствуя ваше ко мне расположение.
Пришлось вежливо выпроводить незваного гостя, объяснив, что он, Ушаков, правит военную службу и не располагает времени для беседы. «Добро, что уже темнело и француз ничего путного не смог рассмотреть в бухте и на рейде», — подумал Ушаков, провожая гостя с большой корзиной с вином и угощениями.
На следующий день поневоле пришлось отсылать рапорт о визите француза светлейшему князю.
Потемкин немедля отозвался на донесения Ушакова. Отныне в военное время иноземцам запрещалось заходить в порты Крыма.
«По обстоятельствам военным, пресекая вход в наши Таврические гавани всех иностранных судов, даю о том знать вашему превосходительству ради надлежащего и с вашей стороны исполнения, в случае прихода таковых судов, которым объявлять, что по уничтожении теперь торговли, не только чужие, но и наши суда впускать в гавани запрещено, а потому оные и могут плыть куда хотят, не касаясь гаваней наших».
В последний летний день, 30 августа, в Черное море прибыло подкрепление. Построенные на Таганрогских верфях два линейных корабля отдали якоря на Ени-кальском рейде. Отряд привел давний приятель и однокашник Ушакова по Морскому корпусу, капитан бригадирского ранга Павел Пустошкин. На душе у флагмана Севастопольской эскадры полегчало. Возможный десант из Суджук-Кале или Анапы встретит отпор отряда кораблей Пустошкина. Не раз предлагал Ушаков князю выйти в море и отвлечь от Лимана турецкую эскадру. Второй месяц в Днепровском устье мельтешил с четырьмя линейными кораблями Войнович. Боялся сторожившего у входа в Лиман капудан-пашу Гуссейна. У турок было преимущество, а Войнович до сих пор не выпускал Севастопольскую эскадру для отвлечения турок.
Наконец Ушаков, получив приказание, сразу вышел в море, направился к Тендре и Очакову. Теперь пришла очередь волноваться капудан-паше. В случае одновременной атаки Лиманской эскадры и Севастопольской эскадры, турки окажутся зажатыми в клещи и вряд ли избегут поражения. Турецкий флагман предпочел не рисковать и, завидев Севастопольскую эскадру, поспешил сняться с якоря и отойти к юго-западу. Ушаков преследовал турок до траверза Гаджибея. Эту крепость русские войска взяли недавно успешным штурмом.
В конце сентября в Севастополе наконец-то обе эскадры соединились, и Потемкин приказал выйти в мо-Ре на поиск турецкого флота и атаку неприятеля. Отныне силы на море уравновесились, а турки, поняв это, поспешили укрыться в бухте Золотой Рог. Кампания 1789 года обошлась без схваток на море. Потемкин еще раз убедился, что Войнович всячески стремился уклоняться от встречи с противником и под его командованием флот не выполнит его предначертаний.
В начале ноября соединенная эскадра вошла в Севастопольскую гавань. Из ставки Потемкина пришел рескрипт князя. Он в который раз пенял Войновичу на нерасторопность и всяческое бездействие. «Вы в конце изъясняетесь, что хорош бы был теперь случай, а я вам скажу, что были случаи и еще будут, но все пропустят-ся. Турки везде биты, боятся имени русского, отдают города казакам, тот же страх в них и на море… но весь триумф нынешний, да и то не от флота».
Минуло две недели, и Потемкин неожиданно вызвал к себе в ставку, в Яссы, Федора Ушакова. Сообщая об этом флагману Севастопольской эскадры, Войнович, пожалуй, впервые по-настоящему разволновался. Как же так, князь через его голову, неизвестно зачем, вызывает к себе его подчиненного… Да к тому же достоверно знает светлейший, что граф не питает никаких симпатий к Ушакову, а как раз наоборот.
Незаметно промелькнули два зимних месяца, и начало развидняться над горизонтом стихии своеобразной, кипевшей страстями человеческими…
В свое время, два десятилетия тому назад, Екатерина II поставила верховодом над моряками в Средиземном море графа Алексея Орлова, сроду не имевшего никакого отношения к морскому искусству и вообще к флоту.
За три месяца, иногда ступая на палубу кораблей, прогуливаясь из Ливорно к Архипелагу и обратно, граф кое-как «оморячился» и въехал в историю с титулом «Чесменский» на плечах русских моряков…
В августе 1785 года флоты Черного и Азовского морей по указу императрицы стали подотчетны главнокомандующему, князю генерал-фельдмаршалу Григорию Потемкину. Никогда не слышавшему над головой посвиста пуль, ни разу не ступавшему на палубу боевого корабля генералу, при нахождении на борту судна, пожаловала императрица право поднимать на грот-стеньге кайзер-флаг — символ флотского чина, генерал-адмирала. Что символы! Своему давнему дружку Потемкину Екатерина бессчетно жаловала тысячи крепостных-рабов, поместья, дворцы, драгоценности и деньги, деньги, деньги… Умела она ценить близких людей за радение для возвышения ее славы. Об этом часто рассуждал современник императрицы в своем узком кругу — тайный советник, сенатор, князь Михаил Щербатов. «Не рожденная от крови наших государей, славолюбивая, трудолюбивая по славолюбию… Все царствование сей самодержицы означено деяниями, относившимися к ее славолюбию.
Множество учиненных ею заведений, являющихся для пользы народной заведенных, в самом деле не суть, как токмо знаки ея славолюбия, ибо если действительно имела пользу государственную в виду, то, учиняя заведения, прилагала бы и старание об успехе их, но довольствуясь заведением и уверением, что в потомстве она яко основательница оных вечно почитаться будет, о успехе не радела, и, злоупотреблении их не пресекала…»
А что же светлейший князь? Пять лет «командуя» флотом, плавал он вдали от моря, в бумажном половодье.