Шрифт:
В те самые дни, когда Ушаков «гнал неприятеля» от Еникале, на Балтике, в сражении со шведами, гребная флотилия принца Нгуен-Зигена потерпела поражение. Полсотни галер и семь тысяч людей потеряли моряки из-за бездарности своего флагмана. И все же, видимо узнав о поражении турок, шведы, союзники Порты, вышли из войны и запросили мира. Пруссия и Англия упрекали Густава III, короля Швеции.
Россия твердой поступью двигалась к Черноморским проливам, а это значило открыть путь русским товарам в Средиземноморье. В один голос с пруссаками, Лондон вдруг стал требовать, чтобы Россия вернула Порте Очаков. «Англия тут поступает противно величию ей свойственному в качестве одной из первейших держав в свете» — так отозвались в Петербурге на претензии Лондона.
Подстрекаемый Западом, султан Селим III, призвал капудан-пашу Гуссейна:
— Отправляйся в море, не допускай гяуров к Дунаю, там наша последняя надежда, Измаил.
Турецкая эскадра — 14 линейных кораблей, 8 фрегатов, три десятка других судов повел к Гаджибею ка-пудан-паша. Вторым флагманом на 84-пушечной «Ка-пудании» обосновался только что произведенный в полные адмиралы Сеит-бей.
Прибыв на рейд Гаджибея, капудан-паша расположил эскадру полумесяцем и приказал отдать якоря. Он посчитал, что теперь путь гребной флотилии из Лимана к устью Дуная отрезан. По недомыслию и свойственной азиатам самонадеянности, Гуссейн даже не выставил дозор. За что и жестоко поплатился.
Поутру 28 августа, едва заалело небо на востоке, Гуссейна, мирно почивавшего в роскошной каюте, на подаренной самим султаном перине, разбудил пушечный выстрел. Полуодетый, ничего не соображая спросонья, протирая глаза, выбежал капудан-паша на палубу.
— Нас атакуют гяуры! — донесся откуда-то гортанный вопль.
— Рубить якоря! Ставить паруса!
Прозвучала первая команда капудан-паши. С востока надвигалась тремя колоннами русская эскадра. Гус-сейн на этот раз решил не ввязываться в сражение, а сразу отступить. А между тем превосходство и в судах и в пушках опять было в его пользу…
Ушаков, обнаружив неприятеля, сразу понял, что преимущество в ветре и внезапности на стороне его эскадры. Положено строить суда в линию баталии, но флагман решил не упускать инициативу.
«…В 9 часу, пользуясь способным ветром и беспорядком неприятеля, спешил к нему под всеми парусами приблизиться и атаковать…»
После длительного отступления Гуссейн наконец понял: дело плохо. Его арьергард, под флагом Сеит-бея, будет разгромлен, если ему не помочь. Последовал приказ капудан-паши:
— Повернуть на обратный курс! Приготовиться к бою!
Близился полдень, эскадра Ушакова сокращала дистанцию, но время для маневра еще оставалось, кажется, турки намерены контратаковать.
— Построиться в линию баталии!
В считанные минуты суда приняли сигнал к исполнению. С некоторой гордостью следил за маневрами подчиненных флагман, все делалось споро и лихо. Упреждая противника, Ушаков вывел из линии три фрегата и создал ударный резерв.
«…По устроении сего в 3 часа дал сигнал спуститься на неприятеля и, дошед на ближнюю дистанцию, в 3 часа по сигналу ж началось жестокое сражение; неприятель, в скорости не терпя жестокого огня, с великой живостью на него производимого, начал уклоняться под ветр, а наш флот, по повторяемым сигналам спускался на него беспрестанно, умножая огонь еще силь-нее; перед вечером флот неприятельский, находясь уже разбит, в 5 часов начал отступать под ветр в беспорядке…»
— Всему флоту гнать неприятеля! — приказал Ушаков.
— Поднять синий флаг на грот-брам-стеньге, слева! — скомандовал сигнальщикам флаг-капитан Данилов.
К вечеру задул свежий зюйд-вест. Преследуя неприятеля, русская эскадра сохраняла выгодную дистанцию, спускалась на флагманские корабли турок, усиливая огонь, наносила им «великий вред». На корабле капудан-паши виднелось много пробоин, сбитая грот-стеньга долго волочилась, висела на вантах, пока ее не отрубили, в парусах зияли пробоины. Незаметно подкрались сумерки, на юге быстро темнеет. Ушаков распорядился прекратить преследование. Подозвал на совет командира «Рождества Христова» Ельчанинова и Данилова.
— Турки за ночной мглой исчезли, думается, далече не уйдут. Ветр нынче к зюйду зашел, крепчает с каждой минутой, волну разводит великую. Мыслю подвернуть все вдруг на ветр, отдать якоря, фонари возжечь. Переждать до рассвета. Што скажете?
Оба офицера сразу одобрили решение флагмана, а Ельчанинов добавил:
— Ночью-то беды не оберешься, ежели, не дай Бог, своего собрата протаранишь.
— Добро. Дать сигнал по эскадре чрез пушку. Лечь на якоря сосредоточенно. Показать место фонарями. Крейсерам отойти под берег к норду, лечь на якоря по способности…
Ушаков вскинул подзорную трубу в сторону исчезнувших силуэтов вражеских судов.
— Похоже, басурмане тож на якоря легли. Чутье не обмануло русского флагмана. Турецкая эскадра в самом деле оказалась неподалеку, на видимости. Едва забрезжил рассвет, турки, завидев русскую эскадру, только и помышляли, как бы поскорей избавиться от грозного соседа, спешили сняться с якорей.
Панику на турецких судах сразу заметил вышедший на палубу Ушаков и приказал сниматься немедля с якорей по способности: