Он хотел отмыться от меня. Это нормально. Все хотели.

Я вытерла слёзы тыльными сторонами ладони и хотела на пару минут укрыться одеялами и полежать здесь, успокаивая быстро бьющееся сердце, а затем покинуть это место навсегда, но Доминик вошедший обратно в комнату, остановил меня.

Он надел брюки, но рубашка осталась в его руках. Он смотрел на меня, пока шёл к кровати, а когда уселся на неё, его голова виновато опустилась, а глаза закрылись.

– Я ублюдок, – злобно прошептал он.

Мои глаза округлились, и я резко вздохнула.

– Я должен был быть внимательнее к тебе.

Доминик повернулся ко мне лицом и протянул руку, открывая глаза, чтобы коснуться моего колена, но остановился в паре сантиметров от него, спрашивая:

– Позволь мне, Аврора.

Я кивнула ему и подвинулась ближе, ощущая пронзительную неунимающуюся боль. Мои брови нахмурились, и Доминик заметил это, потому что я увидела горечь, пробежавшую по его лицу.

Он винил себя?

Доминик коснулся моего колена и раздвинул мои ноги, а затем положил свою рубашку прямо к моему пульсирующему центру. Ткань была теплой и влажной, и я испустила довольный стон от соприкосновения с ней.

– Легче? – тихо спросил мужчина.

– Да, – так же тихо ответила я ему.

Доминик мягко прикладывал рубашку ко мне, пока она окрашивалась в красный, а затем осторожно провёл ею по моим бёдрам, смывая размазанные остатки крови.

Это было приятно, и боль постепенно утихала.

Доминик следил за мной, пока мои веки наливались свинцом.

– Ты когда-нибудь простишь меня? – неожиданно спросил он.

Моё сердце пропустило удар. Разве не я должна была спрашивать его об этом?

– А ты когда-нибудь прикоснёшься ко мне снова?

Мужчина наклонился и оставил поцелуй на моём колене.

– Позволь мне всё исправить, – попросил он. – Тебе будет хорошо. На этот раз я прослежу за этим, – уверил меня он.

Мне хотелось громко плакать от того, как моё сердце разрывалось из-за того, что я сделала с нами. Я заставила его засомневаться в себе и поверить, что это именно он причинил мне боль, когда я сама делала это с собой.

Я судорожно кивнула ему.

Всю оставшуюся ночь мы провели вместе. У Доминика получилось унять боль, и я даже смогла кончить, но это случилось не сразу. Он держал меня в своих объятиях, мягко поглаживая меня по голове, пока я засыпала, уткнувшись в его грудь.

Я чувствовала, как отец постепенно уходил из моей головы, потому что Доминик прогонял всё плохое, когда был рядом со мной. Он был тем, в ком я нуждалась, и я тоже хотела быть полезной для него, но пока единственное, что я делала, это приносила боль нам обоим.

Я ненавидела себя. Ненавидела, что поступала так с ним.

Он был лучшим, что когда-либо со мной случалось, и я хотела быть лучшей для него в ответ.

Доминик крепко прижимал меня к себе, как будто я могла выпасть из его рук, и я слышала, как он извинялся и шептал что-то, убаюкивающе поглаживая меня. Я точно запомнила те слова, что он произнёс перед тем, как я окончательно погрузилась в сон:

– Если бы ты только тогда не решила сделать это…

Не решила сделать что?

Глава 14

Моё сердце до краёв наполнилось любовью, как только я переступила порог здания.

Я приезжала в Стоктон практически каждый день и жалела, что не могла делать этого ещё чаще, потому что иногда мне приходилось выходить в свет вместе со своей семьёй, что занимало очень много времени, и я просто физически не успевала приезжать сюда до закрытия ворот.

Я тратила по два часа на дорогу туда и обратно, даже учитывая тот факт, что Сакраменто был одним из ближайших городов к Стоктону, но меня это даже радовало.

Чем меньше времени я проводила дома, тем было лучше.

В уши резко бросился детский визг, и мимо меня пробежала парочка мальчишек, совсем не замечая моего присутствия здесь. В их руках были игрушечные мечи, а на головах серебряные шлемы, как у настоящих воинов. Они унеслись прочь, и скрылись в игровой за углом.

В моей душе разлилось тепло от их ребячества, и я поскорее хотела увидеть всех остальных.

Эти прекрасные, ни в чём не виновные дети, были сиротами. В большинстве своём. Но здесь были и те, чьи родители сидели в тюрьме или не имели возможности обеспечивать их.

Дети попадали в этот дом прежде, чем их отправляли в фостерную семью или не усыновляли. С тех пор, как я стала приезжать сюда пять месяцев назад, нескольких забрали на моих глазах, и мне было больно отпускать их, но в то же время я безмерно радовалась за них. Они, наконец, обретали дом, в котором о них заботились и любили.