– Сточные канавы, – прошептала она. – Хорошо. Это хорошо.

Это был крошечный проблеск надежды, но, хотя мы всегда стремились помочь Граалю, по правде говоря, мы не были уверены, стоит ли ей бежать. Бог привел Диор в это место не просто так, и покинуть дун до того, как мы обнаружили место упокоения Марин, казалось нам чем-то вроде греха. И, что еще более важно, пусть мы и могли вывести ее на свободу, мы были слишком малы, чтобы по-настоящему помочь ей сбежать: мошка не могла украсть ключ или даже поднять щеколду. Диор все еще выглядела слегка опьяненной вкусом крови дьяволицы и вряд ли сумела бы выскользнуть из камеры в таком состоянии.

Мы снова прошлись по ее руке, задавая простой, но очень важный вопрос:

– ЗАМОК?

– На этот счет можешь не беспокоиться, – прошептала она.

Губы девушки скривились в полумраке, и, дотянувшись до прически, возвышающейся у нее над головой, она извлекла из-под волос изящное сокровище, твердое, как железо, и тонкое, как кинжал. Оно поблескивало, пока Диор вертела его в своих ловких пальцах. Это был ключ от всех наших проблем.

Жан-Франсуа оторвал взгляд от своего тома и невольно улыбнулся.

– Шпилька для волос.

XI. Без ответа

– Есть такое искусство, грешник, – вскрывать замки, – сказала Селин. – А есть еще большее искусство – лгать об этом.

Легенды нам вещают о великих мастерах-ворах, которые просто шептали что-то в скважину, и замок охотно отпирался, как кошелек гонимого жаждой пьяницы. Но на самом деле вскрыть его не так-то просто. С дверью камеры Диор провозилась двадцать тревожных минут. Глаза ей заливал пот, а над головой к тому же висела угроза, что к ней с визитом явится Никита Дивок.

Но, наконец, воздух поцеловала самая прекрасная музыкальная нота, которую только может услышать вор.

«ЩЕЛК».

Мы взлетели вверх по лестнице, ведущей в подземелье. За столом по-прежнему сидел надзиратель, и хотя работа, должно быть, смертельно наскучила ему, он был бодр и держал дубинку из железного дерева у себя под клейменой рукой. Этот парень, без сомнения, был свидетелем того, чем может обернуться недостаточное рвение при дворе Никиты, и он совершенно точно не желал превратиться в обед для грязнокровок.

Мы выскочили из темноты как стрела и ударили его прямо в лицо, тюремщик вздрогнул и хлопнул себя по щеке. Отскочив в сторону, мы развернулись и нанесли еще один удар – в глаз. Мужчина выругался, привстал с кресла и хлопнул себя еще сильнее.

– Сгинь. Мелкая тварь.

Мы отступили, давая ему время прийти в себя, а потом вынырнули из темноты и наотмашь врезались ему в ухо. Тюремщик поднялся и со всего маху врезал кулаком по воздуху, да так, что закачалась кружка на столе.

– Да чтоб тебя…

Он потянулся за дубинкой и нахмурился, осознав, что ее нет там, где он ее оставил. Обернувшись, он оказался лицом к лицу с беспризорницей с пепельными волосами, в льдисто-голубых глазах которой горела холодная ярость.

– А эт…

Его крик разбился вместе с его зубами. Диор нанесла ему удар по подбородку, которым ее бывший учитель фехтования несомненно бы гордился. Но, плюясь красным и с болтающейся челюстью, мужчина схватил Диор за горло и с такой силой впечатал в стену, что она чуть не потеряла сознание. Она взвизгнула, он сжал пальцы – он обладал невероятной скоростью и силой раба. И ей пришлось применить старый испытанный прием – не тот, которому научил ее великий Черный Лев, спасший Диор Лашанс, а первое, чему она научилась на суровых улицах Лашаама.

Она изо всех сил вдарила ему коленом между ног, раздался чавкающий звук, и глаза тюремщика чуть не выскочили из орбит. А Диор, схватив дубинку обеими руками, с силой опустила ее на затылок противника.

Она продолжала бить его, и удары обрушивались ему на голову, пока он не перестал двигаться. Зажав рот липкой рукой, Грааль втащила мужчину за стол и сорвала с него тунику, чтобы вытереть кровь.

Жан-Франсуа приподнял бровь, занеся перо над страницей.

– Она убила его?

– Не совсем. Но ему просто повезло. Она, конечно, довольно сильно его отделала. – Селин посмотрела на противоположный берег реки. – Неужели этот ее портрет не соответствует тому, что нарисовал Габриэль?

– Едва ли, – ответил Жан-Франсуа.

– Дорогой брат, – усмехнулась Селин. – Ты всегда видел только то, что хотел видеть.

Историк взглянул в сторону башни высоко над ними, проворно вертя в пальцах перо.

– Пожалуйста, продолжайте, мадемуазель Кастия.

Диор дочиста вытерла дубинку, вымыла руки в кружке тюремщика и сняла с крючка его плащ. И тогда мы начали наш с ней парный танец. Мы летели впереди, она следовала за нами, мы скользили сквозь освещенный свечами мрак дуна, как нитка сквозь игольное ушко. Но чем выше мы поднимались, тем опаснее становилось: в логове вампира ночь сменилась днем, и хотя ужасный аукцион закончился, в замке по-прежнему было полно слуг, посыльных, солдат.