Вроде той вспышки, когда я впервые увидела руку Шарпа. Спасает ли он кого-то или топит, заглянула ли я в прошлое, или меня затянуло в его будущее? В любом случае это предопределено.

— Первая буква ее имени — гласная. — Я прерываю молчание, начиная с самого простого.

Не отрывая взгляда от телефона, он убирает ноги со стола.

— С вероятностью в пятьдесят процентов, я правильно вас понял?

— Начинается на «О» или на «Э».

Он поднимает глаза. Моргает, подтверждая мою правоту.

— Скажите мне, как ее звали, — говорю я. — Хочу произнести ее имя вслух. Это придаст мне уверенности.

И ей.

— Одри. Ее назвали так в честь бабушки. Ей было девя...

Я поднимаю руку, останавливаю его, чтобы не узнать ненароком, то ли Одри было девятнадцать, то ли ее бабушке девяносто.

— Так мы играем или нет? — спрашиваю я раздраженно. — Если да, то по моим правилам. Если я спрашиваю, отвечайте только то, о чем я спросила. — Я касаюсь снимка с кладбища. — Думаю, что тот, кто убил Одри, был на ее похоронах. Она знала его. Ее семья его знала. Он обнял ее мать. Вдохнул запах ее духов и чихнул. Но на этом снимке его нет. — Я закатываю глаза, чтобы не видеть, как он обнимает ее мать. — Понимаю, о чем вы думаете. Тоже мне новость. Более половины жертв женского пола убиты своими знакомыми.

— Девяносто, — сообщает он мне. — Девяносто процентов.

Я мысленно делаю заметку — надо спросить, кто чихал на похоронах.

— Не думаю, что Одри была убита или похоронена в Техасе. — Я полна решимости вышибить из него всю самоуверенность. — Не думаю, что она родом отсюда. Это заставляет меня сомневаться в том, что вы расследуете ее дело. — Я поднимаю руку. — Пока ничего не говорите. Убийца был молод. Или в возрасте, но в невероятно хорошей форме. — Я колеблюсь. — И была еще какая-то простыня в зеленую полоску. Не утруждайтесь искать ее на снимках, ее там нет.

— Значит, либо молод, либо стар. Принято. Он нес ее на руках всю дорогу наверх или она шла сама?

— Ее... несли или волокли.

— Почему?

Я не уверена.

— У нее был диабет. Подросток, который учился жить со своей болезнью. Возможно, она страдала булимией. Для нее это был бы трудный маршрут, даже если он как-то не вывел ее из строя раньше.

— Это то, что вы чувствуете в запредельном мире, или то, что видите на снимках?

— Посмотрите на ее селфи, кожа да кости, — решительно отвечаю я. — Пустые пакеты от красных «Доритос» и «Орео» в мусорном ведре. Это то, что я вижу.

Но также я чувствую ноготь, словно рыболовный крючок, у нее в горле. Вкус сточных вод в ее глотке. Вижу размокшие оранжевые чипсы в унитазе. Искусственные красители: Желтый 6, Желтый 5, Красный 40.

— Вы же понимаете, что меня в вас раздражает? — спрашивает он.

— Важнее, что раздражает в вас меня, — парирую я. — Я делаю вам одолжение. Майк сказал, вам нужна моя помощь в поисках пропавшей девушки. Но эту девушку давно нашли, правда? Вы показали мне закрытое дело. Проверяли меня. Мои способности. Характер. Просто скажите, что с ней случилось.

Он постукивает указательными пальцами друг о друга, соединив их треугольником, и вот мне уже хочется заорать со всей мочи.

— Одри Дженкинс. Ей было почти двадцать. Десять лет назад ее убил сводный дядя, Джеб Уэйверли. На санках втащил на холм и зарыл на территории государственного парка Орегона. Восемь лет спустя он признался — не мне, кстати, — когда Одри принялась орать ему в ухо по ночам. Он засунул ее выпускной портрет между матрасом и пружинным блоком. Портрет украл на поминках. Я бы сказал, смело. Я использую это дело в одном из своих курсов по криминологии. Что касается наблюдательности, вы получаете высший балл.

— И это вы называете извинением?

— Я бы извинился, будь на простыне зеленые полосы.

— А вы уверены, что у него никогда не было такой простыни?

— Послушайте, Майк расстроился, когда я решил испытать вас на закрытом деле... что я не поверил ему на слово насчет ваших... способностей. Но я должен был составить собственное представление о вашем безумии, простите за это слово, прежде чем привлечь вас к делу, когда мэр пышет жаром в шею шефу полиции.

Не сомневаюсь: он ждет, когда я спрошу, о каком деле идет речь.

— Не нравится мне, когда меня используют, — говорю я вместо этого.

— Но не так сильно, как мне не нравится идея использовать вас. Вы — кошмар пиарщика. Майк до сих пор считает, что только из-за вас до сих пор ходит по земле. Это конфликт. Если бы вы объявили себя реинкарнацией принцессы Дианы, Майк нашел бы для вас корону.

— Когда принцесса умерла, я уже родилась. Это невозможно.

Он переступает с ноги на ногу:

— Моя тетя Эдди верит, что МИ-шесть убило ее, потому что Диана была беременна от Доди Аль-Файеда.