– И… спасибо, что рассказала, – чуть слышно произнес он. Теодора сжала его ладонь, а потом резко высвободила руки, откинулась на постель и закрыла глаза. Он заметил жемчужинку слез в уголках ее глаз. Хотел наклониться над ней, снова прикоснуться, но не стал.

Ему действительно нужно ехать – и как можно быстрее.

Двадцать пять лет назад

– Господи, да что может случиться? Всего лишь бокал вина, Майк, ты не станешь мне запрещать. У нас есть что отметить! Мы должны отпраздновать твое повышение!

– Мы в чужой стране с ребенком, а ты собралась сесть за руль, Белла? – с легкой, но скорее напускной настороженностью уточнил муж. – Не слишком ли много приключений для одного дня?

Заливистый смех. Страстный поцелуй, который по-прежнему кружил голову, хотя они давно женаты. Сопение дочери где-то на периферии сознания.

Она слышала дочь, даже если та молчала. Чувствовала, когда ей требовалось внимание, когда что-то болело или девочке просто хотелось контакта. Но сейчас эйфория застилала мир, мешая размышлять здраво.

Ей казалось, что возможно все. Стоит оттолкнуться – и ты взлетишь. Карьера строится сама собой, все получается. Она успешна. Муж – чертовски успешен. Да, они работают в конкурирующих, если так можно выразиться, сферах. Он адвокат, а она – младший следователь, почти готовый начать вести дела самостоятельно. Но какое это имеет значение, когда ты молод, счастлив, а достижения даются так легко? Что может быть более очевидным, чем мысль о всесилии человека? Что может быть более банальным, чем искреннее, почти пошлое счастье?

– Бокал вина… – Муж шепчет это на ухо, зачем-то прикусывая нежную мочку.

Белла смеется. Срочно! Нужно срочно ехать. Жизнь одна, а люди так глупо теряют драгоценное время. Что нам отмерено? Сорок лет активной жизни? Пятьдесят? О, это если очень повезет. Она бы рассчитывала на сорок. В шестьдесят уже пора уходить на покой, а в шестьдесят пять – писать мемуары. Сейчас ей двадцать пять, кажется, что впереди все что только захочешь, но Белла слишком остро чувствовала время.

С раннего детства она торопилась. Вечно куда-то спешила. Спешила учиться, спешила найти идеального мужа, спешила родить дочь, хотя и тут каким-то чудом дотянула до двадцати, спешила строить карьеру, умудряясь сочетать ее с материнством и учебой. Бежала и бежала – и не могла остановиться, как будто любая остановка перекроет кислород, лишит этой волшебной жажды жизни. Бежала она и сейчас. Туда, за пределы дома, на воздух, к Антлантике, к свободе.

– Я хочу увидеть океан.

– Что ты рассмотришь ночью, милая?

– Хотя бы услышать. И Джоди должна услышать. Понимаешь? Океан.

Она мечтала о нем, наверное, всю свою жизнь. Вырвались в отпуск в Штаты. Почему Штаты? Можно было выбрать любой океан и любой берег, но хотелось этот. Хотелось прикоснуться к этой стране, к ее людям, культуре и природе. Наличие дочери не остановило. Девочка была еще недостаточно большая, чтобы развлекать себя самостоятельно, и недостаточно маленькая, чтобы помешать матери перемахнуть Атлантический и очутиться в Майами. Почему бы и не Майами.

Вино было терпким. После вкуса Италии, нежного, пьянящего, все казалось слишком буквальным. Но Белла сделала глоток. Всего один. Или пару. Она никогда не испытывала страсти к алкоголю, он служил скорее символом, чем способом затуманить разум. Но сейчас казалось, что без вина день будет неполным, а радость – фальшивой. Капля живительной влаги, воспетой поэтами, чтобы разгорячить кровь, заставить ее бежать по венам, а тебя – дышать полной грудью, как никогда раньше не дышал.

Майк отобрал у жены бокал и залпом выпил. По рыжеватой бороде скатилась алая капля. Белла, качнувшись, собрала ее губами. Поцеловала мужа в подбородок и зажмурилась.

Так хорошо было. Так хорошо.

Она прикрыла глаза и спряталась в объятиях мужа. Только перед глазами почему-то все стояла эта капля. Алая капля.

Красное на рыжем.

Если ты ждешь момента, чтобы вставить шпильку и заставить человека делать то, что нужно тебе, ты уже проиграл. Каждый раз мне приходилось создавать момент. Да, порой обстоятельства складывались таким образом, что оставалось лишь протянуть руку и схватить за шкирку того или иного человека, который, по моей оценке, смог бы сыграть свою роль в будущем. Но еще чаще приходилось действовать в неизвестности, разбрасывать семена и ждать, пока прорастет. Годами.

Центр обучения гипнозу уже работал. Приходилось перестраховываться, перебирая людей, как породистых животных. Подходит – не подходит. Бракованный – нормальный. В моем мире они всего лишь проводники воли. С ними просто. Учиться шли те, кто мечтал о всевластии. Еще одна уязвимая порода людей. Можно было утешать себя тем, что каждый вышедший из этой школы специалист помогал людям и в целом ликвидировал то зло, которое оставили после себя фашисты и врачи-монстры. Но мне от этого не становилось легче. Тысячи спасенных жизней, к сожалению, не перевешивали миллионы погибших.