Стало больно. И стыдно.

– Не уверен.

– Тогда заберите ее оттуда. У нее есть телефон? Вы знаете, где она?

– Собиралась в любимую кофейню.

– Вы сможете ее найти?

Если не ответит на звонок, что делать? Отследить телефон? У семьи были нужные знакомые для подобных вопросов. Сможет ли он ее найти? Конечно. Не будет ли слишком поздно? Кажется, Грин залез к нему в подкорку. Бальмон всерьез начал беспокоиться. Вернее, продолжил, потому что он переживал и до того, как дочь уехала. Сколько прошло времени? Час? Два? Она не писала и не звонила. Хотя и не должна. Ей шестнадцать, она с парнем.

Боже, только бы она знала что-то про контрацепцию. Рассказывала ли ей что-нибудь Анна?

Кристиан запустил пальцы в волосы и криво улыбнулся, удивляясь сам себе. Он должен думать не об этом.

– Я найду ее. Надеюсь, вы ошибаетесь.

Почему-то мысль о том, что кто-то истребляет его род, не тронула. Как будто так и должно быть. Настолько абсурдно, что сложно поверить. И одновременно так естественно, что по-другому думать и не получается. В голове начали занимать свои места мельчайшие детали, которые раньше мешали принять картинку. Странности судебной экспертизы, странности материалов вскрытия, мелкие нестыковки, которым не было объяснения.

Подлец.

Грин знал, что сказать, чтобы Кристиан его услышал.

– Я не ошибаюсь, – спокойно произнес Аксель, вколачивая в его душу последний ржавый гвоздь. И где их натаскивают на ведение переговоров? Это уже даже не допрос. – Вам пришлют билеты на самолет. В аэропорту ждите меня. Ни с кем не разговаривайте.

– Это излишние…

– Поверьте. Любых мер будет недостаточно. Ваш самолет через три часа, поспешите.

Парня звали Ален, ему было девятнадцать, и он действительно учился в Сорбонне. По крайней мере, никаких поводов сомневаться в своей принадлежности к прославленному учреждению он не давал. Ален сообщил, что поступил в университет со второго раза, но говорил об этом так просто и с таким юмором, что не поверить было невозможно. Почему со второго? Провалил экзамен, а потом год работал в психиатрической лечебнице уборщиком, чтобы проникнуться духом этого места. Не передумал ли после этого становиться врачом-психиатром? Нет, конечно, наоборот, укрепился в своем желании. Ведь нет ничего интереснее, чем сломанная человеческая психика.

Холодность вкупе с живой любознательностью придавала ему совершенно особенный демонический вид. Он казался взрослым и зрелым. Невысокий, пониже отца, но статный и изящный, даже худой, Ален был очаровательно нервным. Он казался таким глубоким, что даже Жаклин, привыкшая к тому, что с детства ее окружали неординарные люди, разглядела в его изломе свою особенную бездну, в которую хотелось заглянуть. К тому же она была уверена, что способна «вылечить» любого. Как будто она должна была миру отдать то, что забрала мать.

Анна поглощала людей. Жаклин считала, что должна стать опорой и поддержкой для других, не вполне отдавая себе отчета в том, что ни одна мать Тереза в этом мире еще счастлива не была, а люди до безобразия жестоки в своем стремлении присосаться к чужой энергии. В шестнадцать ты об этом не думаешь. В шестнадцать ты ловишь аромат парфюма, примечаешь мелкие особенности походки и мимики, откликаешься на фразы, в которых находишь собственное отражение, и наивно считаешь, что вот с этим человеком ты точно проведешь всю свою жизнь. Впрочем, о жизни Жаклин не думала. Она смутно представляла, что такое постоянные отношения, зато очень хорошо видела, что такое страсть. И этой страсти ей хотелось, пусть еще пока по-девичьи, хотя ее детство и отрочество было отравлено влиянием матери.

Ален же на откровенные сигналы, яркий макияж и невербалку не реагировал. Он поддерживал разговор, постоянно приглашал Жаклин погулять, но ни разу не пытался поцеловать. И почти не обнимал. Только при встрече и прощании, не удерживая ее близ себя дольше, чем того требовал пресловутый подростковый этикет.

Может, она для него всего лишь девчонка?

После разговора с отцом Жаклин шла на свидание как на каторгу. Ее терзали сомнения. Может, она не подходит ему? Ну, совсем не подходит. Она мелкая, еще нескладная. За ней бегают все парни из школы, но школа и университет – разные миры. Может, у него кто-то есть? Или он из тех, кто ставит учебу превыше всего?

К моменту, когда Жаклин добралась до кафе, она решила, что сегодня его поцелует. Самое страшное, что случится, – он разозлится и уйдет. Ну, лучше сейчас, чем потом?

Нет. Лучше никогда, чем когда-нибудь.

Снова закусив губу, она вошла в кафешку. Ален сидел за их столиком. Да, у них появился самый настоящий «свой» столик. Место, где он впервые подошел к ней вне университета. Она читала Кенберга, он пришел с учебником по психиатрии. И просто сел напротив, не спросив разрешения. Это случилось через пару дней после мероприятий в Сорбонне.

Давно она так не радовалась, как в тот момент. И хотелось вернуть это ощущение всемогущества, сделать что-то еще очень резкое – и снова окунуться в иррациональное счастье, неотличимое от эйфории. От одной мысли о том, что она собиралась сделать, краска бросилась в лицо, и Жаклин улыбнулась, ловя его взгляд.

Увидев девушку, Ален приветственно поднял руку.

– Я заказал тебе зеленый чай с жасмином. И эклер.

– Почему не кофе? – притворно возмутилась она, наклонившись, чтобы поцеловать его в щеку. Губы кольнула легкая щетина, Ален не отстранился.