Генри нахмурился сильнее, продолжая застегивать пуговицы. Оставив распахнутым ворот, из которого торчали тёмные завитки волос, подошёл к постели и сел на край.

Постель промялась, и я выглянула из-под одеяла.

— То, что начало происходить с тобой, слишком опасно. Магия огня убийственна. Нужно зачать ребёнка поскорее, услышь меня.

— Я не хочу лишаться дара, Генри! — выпалила я. — Ни целительного, ни огненного! Это моя суть, и я не променяю её на… на ребёнка! Ходить, как бочка, мучиться родами! Ну нет!

Генри зажмурился, выслушивая колкости.

— Ты же обещала. Прошёл год. Потом ещё один. И ещё!

— Передумала.

— Трис, огонь может погубить! Каждый новый день я просыпаюсь в страхе, чтобы ничего с тобой не сделалось!

— Так научи меня, как покорить его! — рявкнула я, дав волю слезам.

— Это больно. Испытания слишком тяжёлые. И если ты их вдруг преодолеешь, то уже не родишь мне наследника. Я не пойду на это.

— Что ж, — фыркнула я и сложила руки на груди, — не хочешь, не надо!

Снизу из гостиной донеслись мужские голоса и смех.

— Гости ждут, нужно идти, — сдержанно произнёс муж.

— Иди.

Генри заправил сорочку в штаны и покинул комнату, унеся с собой аромат вербены.

В душе разрасталось противоречивое чувство. Я хорошо помнила ту Беатрис, которая любой ценой пыталась спасти свой дар. Но и Генри было жаль. Жена у него была слишком колючей и самовлюблённой. Я такой уже не была.

Шум из гостиной становился всё громче, звенели приборы и доносились голоса, потом Генри поиграл на виоле тягучую, заунывную мелодию. Она раскрывала его настроение, его тоску. Генри мало выражал чувства словами, их выражала музыка, часто быстрая и яркая, но подчас невероятно трепетная и трогательная. В такие минуты он безотрывно глядел на меня, и я знала, насколько дорога ему.

Скоро всё стихло. Генри долго не возвращался в спальню, и я решила выглянуть на лестницу, посмотреть, что они там делают.

Накинула шёлковый халат и выглянула за дверь. С галереи второго этажа открывался вид на гостиную. Генри и Рэндеваль сидели в креслах у камина. А широкий, как шкаф, паладин Грон Гройс занимал диван. Мама Генри леди Элизабет вместе с женой Грона и двумя уже взрослыми, но ещё незамужними дочерями ворковали за столом.

Тоненькие красавицы с белой нежной кожей и тёмно-каштановыми волосами вызывали во мне бешенство и жгучую ревность. Я знала, зачем Грон возит их к нам в гости из столицы!

— Генри, я, как твой наставник, прошу, чтобы ты, наконец, решился! От этого зависит наше будущее и будущее страны! — Грон выдохнул дым трубки и испытующе поднял бровь, поглядев на Генри. — Заведи любовницу!

Вот это наглость, Гройс! Да я под суд тебя отдам! За выступление против короны! Я принцесса, а ты подбиваешь моего мужа на измену!

Я разозлилась и чуть не выкрикнула это вслух, стоявшая в неглиже на лестнице, но слова Генри вовремя меня утихомирили.

— Нет-нет, — помотал головой муж, неспешно отпив вино из бокала.

— Даже, если король этого сейчас не поймёт, через двадцать лет скажет “спасибо”! — наклонился к нему Грон. Но как он ни старался говорить тихо, грозный голос сдерживать не удавалось. — Мы все любим принцессу, но если она не хочет детей, сделай их уже с другой леди! Пойми, сейчас нет ни одного ребёнка с даром. Малышу Самуэлю уже некого будет брать в ученики. Послушай, многие так живут, в этом нет ничего такого. Тем более, столько красавиц по тебе с ума сходит!

Сэр Гройс поглядел на дочек и улыбнулся.

— Ну да, совершенно ничего такого, — ухмыльнулся Рэндеваль, поджигая курительную трубку. — Только вот Беатрис ему яйца отрежет.

— Дядя, — фыркнул Генри. — Не в этом дело.

Генри поёрзал в кресле. Он был самым младшим из беседующих мужчин и к тому же хозяином дома, поэтому старался быть учтивым, даже если разговор ему не нравился.

Таков был Генри. Сдержанным и правильным.

Тепло растеклось по телу от мысли, как я люблю этого мужчину. Крепко, жадно, до дрожи внизу живота! Я не хочу его ни с кем делить!

— Между боевыми походами сидишь в Ревоше, в полной глуши, вместо того, чтобы светиться при дворе. Тебя все любят и ждут! Король приглашал тебя жить в столице: там маги, орден, там я, в конце концов, твой наставник!

— Суета не для меня, Грон, пойми. А на твоё настойчивое предложение я вот что скажу: я уважаю свою жену и не стану изменять ей.

Ох, Генри! Сердце сжалось от его слов, и горячие слёзы затуманили взор.

Всё поплыло, начало растворяться, запах яблок рассеялся. Я поморгала и увидела перед собой уже другую комнату, с другой мебелью и гобеленами на стенах с орнаментами… Вейгарда.