Если при личной встрече Рустам перегибал палку, он кидал сверху.

Перевернувшись набок, он достал кошелек. Вынул из него три стодолларовые купюры и кинул на подушку рядом с собой.

Все. Пусть уходит. Ему одному надо побыть.

Ева была осведомлена про эту его особенность. Никаких разговоров после секса, никаких сюсюканий. Трахнулись и разбежались.

Она вышла из ванны тихо.

– Деньги возьми, – распорядился Рустам.

– Спасибо.

Она быстро сложила их в сумочку, облегченно выдохнула, собрала шмотки и исчезла. Идеальный вариант.

Сегодня он как с цепи сорвался. Сначала поставил Еву на колени. И долго имел ее рот. Очень долго. Яйца звенели от напряжения. Первый раз кончил глубоко в горло, отчего Евка закашлялась, но ни капли не выпустила изо рта. Об этом тоже она была предупреждена.

Дальше вертел, крутил ее на кровати. Даже в задницу отодрал. И ничего. Яйца пустые, а в груди горит.

Горит, сука!

Рустам сел и невидящим взглядом посмотрел в окно. В универе он сегодня был проездом. Порешал кое-что и свалил. Не до учебы было.

С Дагаевыми на стоянке опять пободались взглядами. Если бы он не знал, что они тоже валят из универа, хрен бы уехал.

Не оставил Лешку одну.

Она в принципе не одна. С сегодняшнего дня к ней приставил охрану. Пусть под присмотром будет. И чего он раньше не додумался?

А с того и не додумался! Его корежило от мысли, что какой-то крендель, пусть и из их дома, будет постоянно ошиваться рядом с Лешкой. Бесило, понимаете?

Вот он уже нихрена ничего не понимал. Идиотизм какой-то. Замкнутый круг. Безумие, от которого башка уже не варит и чернота выползает наружу.

Рустам подозревал, что человека он снимет через пару дней. Другого надо. Чтобы не один был. Один – это, сука, интимно.

Это… неправильно.

И опасно.

Да, блядь, опасно! Потому что ревность не спрашивала разрешения. Она ударяла в грудь, била наотмашь. Да так, что легкие в узел сворачивало, ни вдохнуть, ни выдохнуть. Ревность сводила с ума. Она превращала его в какого-то дикого зверя, не подчиняющегося никаким законам стаи. Только зов природы. А тот требовал крови.

Рустам видел рядом с ней какого-нибудь мудака – и все, мир окрашивался в черный. Хотелось не просто подойти и оттолкнуть того, кто ошивался рядом.

Хотелось крошить ему кости.

Это нормально?

Нет, сука! Это не нормально! И такое было только с Федоровой. Сердце раздиралось на части, в лохмотья крошилось. Благо Рустам понимал, что с ним происходит.

И держался от Лешки на расстоянии.

Как мог.

Н-да…

Херня какая-то выходила, братцы.

Его не просто штормило от Лешки. Она была для него недосягаемым гребаным идеалом. С тех пор, как он первый раз ее увидел, ничего не изменилось. Все та же блядская дрожь в теле и невозможность прикоснуться к ней.

О нет! Рустам сграбастывал ее периодически, стискивал. И каждый раз намеревался привести в исполнение свою потребность, унять дикое желание взять физически ту, которая не дает ему покоя уже несколько лет. Но каждый раз заглядывал ей в глаза, видел испуг, отвращение и... не мог.

Не мог, сука, и все тут!

Она была для него как фарфоровая ваза. Хрупкая драгоценность.

Он насмотреться на нее не мог. Надышаться. Его выворачивало от одного ее присутствия рядом. Он снова и снова думал о ней. Она засела в мозгу, как раковая опухоль. И не вырезать ее оттуда, не искоренить.

Еще в школе Рустам понял, что у него на Лешку стоит блок. Он не мог причинить ей боль. Любого другого человека мог сломать. Его с детства натаскивали быть жестоким. Именно натаскивали. Не зря она его назвала бешеной собакой. Иногда он себя таковой и чувствовал. Псом, что верен только одному человеку.

Ей.

Кто бы знал его мысли, на смех бы поднял. Обхохотались бы, сволочи.

А у него иначе не получалось. Никак. Сколько он себя ни ломал, сколько ни пытался развернуться на сто восемьдесят градусов. Херушки. Ничего не выходило.

К ней тянуло.

Лешка постоянно упрекала его в том, что он ее буллил. С хера ли?

То, что неумело пытался за ней ухаживать и проявлять знаки внимания, может быть. А кто скажите, может адекватно реагировать в пубертатный период на девчонку, которая нравится и на которую дрочишь перед сном? Покажите ему таких умельцев.

Он хорошо помнил тот день, когда она вошла к ним в класс.

Он заявился в школу рано. С утра пробежка, даже в спортзал заглянул. Тренер последнее время лютовал, ему не нравилась форма Рустама. Рустам от этого злился пиздец как. Он сильнее любого одиннадцатиклассника, а дяде Асаду все мало. У него костяшки уже сбиты в кровь. Вон, сегодня пластырь долбаный напялил на пальцы, как баба прямо.