– Я ее не боюсь, – скептически ответила я.

Хуже того, чем, будучи сиротой, оказаться на улице в мороз, ничего нет. Именно так случилось со мной, когда монахини в девять лет выгнали меня из приюта, сказав, что я стала взрослой. Сжалился надо мной только мельник, у которого я сначала жила.

Мне приходилось выживать самой с раннего детства и уметь постоять за себя.

– Мадемуазель Мадлен – невеста герцога, она из благородных. Дочка графа. Скоро станет герцогиней де Моранси и нашей хозяйкой.

– И когда же свадьба? – спросила я, нахмурившись.

Эта темноволосая красотка уже нагло и высокомерно вела себя. А после свадьбы наверняка станет еще злее. И как мне выживать в этом замке? Ведь явно же невеста герцога с первого взгляда невзлюбила меня.

– Через месяц свадьба, – ответила Эжени.

Мы с девушкой стояли в темном коридоре и шептались, словно заговорщицы.

– Я сирота, – поведала мне Эжени. – Герцог сжалился надо мной пять лет назад, взял к себе. Теперь я здесь служанка. Хотя все и говорят, что он злой и жестокий, мне кажется, господин Филипп не такой. В нем есть что-то хорошее. Иначе бы он не подобрал меня на улице тогда. А еще и Барбаре запретил меня обижать.

– Как интересно, – хмыкнула я.

Ее история походила на мою. Только с той разницей, что меня подобрал мельник.

– Мадемуазель! – раздался за нами неприятный голос.

Мы вздрогнули и быстро обернулись. Около нас стоял дворецкий Франсуа.

– Да? – спросила я.

– Его сиятельство требует вас в свой кабинет. Сказал, как только поедите, немедленно прийти к нему.

– Хорошо. Куда идти, Франсуа?

– Я провожу вас. Следуйте за мной.

Дворецкий важно пошел впереди, освещая путь канделябром в руке.

Когда я вошла в кабинет, герцог сидел в кресле, курил сигару. Надымил так, что не продохнуть.

Дворецкий закрыл за мной дверь и испарился. Я осторожно прошла в кабинет и невольно пробежалась взглядом по герцогу.

Тут было светлее, чем в коридоре или в карете. Потому мне удалось рассмотреть его лучше. В трактире я совсем не запомнила его, как и обычно не запоминала лиц многочисленных клиентов. В карете тоже было темно. Я лишь помнила очертания его фигуры: высокой, атлетически сложенной и энергичной.

Сейчас же я видела перед собой довольно молодого мужчину лет тридцати, с правильными чертами лица, гордым профилем и чуть загорелым лицом, с черными как смоль волосами. Он был даже красив. Но нервная мимика, недовольно поджатые губы и темные круги под глазами портили его лицо, делая его похожим на злого, жестокого магистра.

Взгляд его был мрачен и тяжел. Когда он снова оглядел меня, затянувшись сигарой, я немного задрожала. Даже потянула юбку вниз, думая, что она задралась.

– Тебя накормили? – строго спросил герцог де Моранси.

– Да, спасибо.

Он снова выпустил едкий дым от сигары.

– Тебя надо переодеть. Выглядишь как нищенка с помойки.

– Я такая и есть, – ответила я, пожав плечами.

– Ты знаешь этикет? – задал он следующий вопрос.

– Немного.

– Что именно?

– Знаю, какой вилкой есть рыбу. И как правильно отказать в танце кавалеру. А еще я умею падать в обморок, как и положено дамам.

Он был так напыщен и холоден, что мне хотелось его как-то расшевелить, потому и пошутила.

Я инстинктивно чувствовала, что он не такой строгий, каким хотел показаться сейчас. Словно ото всех пытался закрыться маской жестокого властного герцога де Моранси. Но на самом деле под этой непробиваемой броней скрывался несчастный человек. Печальные глаза выдавали его. Потому эта роль напыщенного герцога сейчас меня немного обескураживала. Отчего он не хотел быть самим собой и показаться таким, какой есть на самом деле?

– Ты что, смеешься надо мной, девчонка? – спросил он грубо, приподнимая бровь.

– Почему же? Думаю, это все мне пригодится для роли вашей жены.

– Не жены, а матери моего сына. Это разные вещи.

– Да, понимаю. Жена согревает ночью, супруга занимается детьми.

Мой ответ вызвал на его лице ехидную ухмылку.

– Ты еще и языкастая. И как ты дожила до своих лет, будучи рабыней и с таким непокорным нравом?

– Меня часто били, – вздохнула я.

– Но ты не сломалась, как я вижу. Это весьма впечатляет. Не переживай, в этом доме тебя не тронут.